Духовка оживает по щелчку, и Хелен вываливает замороженный пирог в форму для выпечки. Закрыв дверцу, она смотрит на оставшуюся в руках коробку. Белый фермерский домик утопает в зелени долины, к штрихкоду поднимается дымок из трубы. Хелен представляет кого-то вроде себя, живущего в этом коттедже, и множество живых существ, скрытых между холмов и в долине, как скрыты в складках подсознания сны.
Эта коробка от пирога просторнее предыдущей, что наводит Хелен на мысль. Если зверек поедет в приют, неплохо было бы его накормить досыта, а то ведь никаких гарантий, что его там ждут регулярные трапезы. Вдруг там как в «Уэнтворте», сериале про тюрьму? Только в мышином варианте. И кто его знает, как долго у них длится карантин для новоприбывших. Наверняка там работают сплошь одни волонтеры, на которых, исходя из опыта Хелен, совершенно нельзя положиться.
Пока пирог набухает от горячего воздуха, Хелен берет целую клубничину из контейнера, кусочек хлебной корки, несколько овсяных хлопьев и несоленый орешек. Мелко режет ягоду и хлеб. Орешек и хлопья разламывает пальцами. Отрывает свежий квадратик туалетной бумаги в нижней уборной. Собирает на нем всё в маленькую горку. Возвращается в туалет, чтобы наполнить водой кастрюльку. Ставит ее на включенную конфорку. Насыпает мороженый горошек. Ждет.
Когда пирог готов, Хелен выключает духовку. Опускает дверцу – жар обдает лицо. Она снимает кастрюльку с плиты. Сливает в нижней уборной воду из горошка. Переворачивает дуршлаг над тарелкой, чтобы высыпать горошек рядом с пирогом, от которого поднимается пар.
Когда Хелен берет в руки туалетную бумагу с мышиным кормом, от неловкого движения все рассыпается. Ничего не собирая, она рывком открывает ящик со столовыми приборами. Хватает нож и вилку. Быстро удаляется со своим ужином в гостиную.
По телевизору идет сериал о семье, живущей на ферме. Тарелка с горячей едой стоит у нее на коленях, но Хелен, вместо того чтобы ужинать, разглядывает свои старые, ненадежные руки. Ни одна живая душа не поверила бы, какие чудеса они когда-то умели творить.
Она старается сосредоточиться на сериале, но голоса доносятся словно издалека, как будто никак не связанные с ее жизнью на Вестминстер-кресент, и еще дальше они от жизни в Австралии – кто бы мог подумать, что она закончится так, как закончилась.
Хелен перемещает тарелку с нетронутым ужином на журнальный столик и встает. Если бы в нее кто-то вот так швырнул еду, она бы тоже к ней не притронулась, даже если бы умирала с голоду. Она воображает, как спорит о мышином достоинстве с владельцем магазина хозтоваров. «Смотрите, – говорила бы она, показывая на серое брюшко, – не абстрактное животное, не оно, чистит себя и разглаживает. Это делает он, своими лапками и языком…»
Когда она приходит на кухню, его нигде не видно.
В нижней уборной Хелен отрывает еще кусочек бумаги и кладет его на дно раковины. Затем тщательно собирает каждую ягодную, хлебную, овсяную и ореховую крошку и аккуратно раскладывает на белом квадратике. Когда все готово, еда выглядит симпатично, и Хелен рада, что не поленилась ради этого встать. Перед тем как вернуться на диван, она заглядывает в коробку, где серая мордочка с длинными усами уже тянется к выходу.
Глаза как две черные бусинки, но в них светится нечто знакомое – знакомое по лицам тех, кто до сих пор не дает ей покоя.
16
Хелен не спешит вылезать из ванны. Веки смыкаются. Руки и ноги окутаны теплом. Еще один понедельник миновал, но на сей раз он был… нестандартным.
В спальне она снимает ночную рубашку с батареи и готовится ко сну. Час еще не поздний, но в доме тишина, которая и пребудет здесь до утра. Она откидывает одеяло. Устраивает голову на мягкой подушке. Тянется к ночнику.
С тех пор как она вернулась в городок своего детства, Хелен часто гадала, в какой день уйдет. Она сдвигает поплотнее ноги под одеялом. Если сегодня, хочется надеяться, что это произойдет мгновенно. Волна унесет ее без всякой суеты.
Еще мгновение – и она провалится в сон, но тут приходит ужасающая мысль.
Хелен открывает глаза и садится в кровати.
Если ночью она умрет, он останется один. Лимонадная крышечка будет вылизана досуха за день. Еды хватит на чуть более долгий срок. Из раковины никак не сбежишь, и судьба получится еще хуже, чем если бы она бросила живое существо на милость ливня и соседской кошки.
Реальность сплошь состоит из поворотов и острых углов. А тут наваливается и еще менее приятная правда: Хелен больше не может умереть.
То, чего она так долго желала и боялась, отныне невозможно. Стиснув кулаки, она резко поворачивается к прикроватной тумбочке:
– Это как ребенка завести! В восемьдесят три года!
Словно отпущенное на волю гневом, к ней легким перышком спускается воспоминание: а ведь она видела раньше игрушки, лежащие на площадке в саду. В зоомагазине в Вестфилде. Она была там с Дэвидом. За несколько дней до его тринадцатого дня рождения. Они пошли выбирать аквариум ему в комнату. Игрушки стояли на полке рядом с клетками. Зачем было их разглядывать, она не помнит, но они были расставлены в ряды, с наклеенными ценниками. Точно такие же предметы. Колесико. Трубка. Синий замок с башенками и отверстиями по углам.
Значит, выходит, что аквалангист все-таки был частью набора.
Хелен становится интересно, чего еще она не помнит и почему память столько всего от нее прячет. Вопрос посерьезнее: к чему все происходящее? Возможно ли, что кажущиеся совпадения на самом деле неслучайны, а их значение намеренно сокрыто? Это предполагало бы замысел. Какого-то Бога. Но что это за Бог, который сразил бы отца мальчишки среди бела дня? А потом дал бы мальчишке вырасти прекрасным добрым человеком, только чтобы сцапать и его?
Если там все-таки что-то есть, размышляет Хелен, и оно не злобное, но любящее, тогда, значит, оно маленькое и временами беспомощное, примерно как мышь в ее раковине.
Она уже снова улеглась, когда приходит осознание: а ведь Дэвид сначала хотел именно мышь. Ну конечно! Потому-то они и торчали в отделе мелких питомцев, разглядывая игрушки. Он мечтал заботиться о мышке. Но она тогда работала допоздна и опасалась, что, если Дэвид не станет ухаживать, эта забота ляжет на ее плечи. По вечерам, придя домой и приготовив ужин, Хелен только и могла, что без сил рухнуть перед телевизором. Рыбки – это ерунда, заверял