При приближении окольничего Вятка поднялся с колен и отряхнул испачканные штаны. Не дожидаясь вопросов воеводы, торопливо произнес:
– Ушли на юг, в самое сердце топей. Во сторону, откуда ночью приходили твари. Но думаю, это и так видно. – Он указал ладонью на отпечатанные в черной грязи следы. – Ежели выйдем налегке и прямо сейчас, то с божьей помощью нагоним их в течение часа.
– Эт ежели будет кого догонять, – угрюмо проворчал Пантелей. – Заносчивые дурни уже вполне могли отправиться на корм ночным страшилам. Не то чтоб велика потеря, но вот младого княжича, конешно, жалко…
По мрачным лицам кметов стало понятно, что большинство из них разделяет опасения десятника. Сам Всеволод строго-настрого запретил себе думать о худом. И все же в голове воеводы бешено крутилось обреченное «Не уберег!».
Неожиданно для всех слово взял Видогост. Рубанув здоровой рукой воздух, десятник выпалил:
– Ну что вы, в самом деле! Рано еще Петра Полыча к покойникам причислять! Они не могли далече-то уйти, не по здешней дрыгве. Так что давай, ребяты, хватаем топоры да копья – и ноги в руки. Двинем пошибчей и возвернем неразумцев дотемна. Верно я говорю, Всеволод Никитич?
– Верно, Видогост. Вот только ты с нами не пойдешь. Заместо этого отправишься с обозом прочь с болота.
Помрачневший Видогост опустил взгляд на затянутую в лубки руку.
– Боишься, Всеволод Никитич, что раз я увечный, то для вас обузой стану? – упавшим голосом спросил десятник. – Но вторая-то рука моя цела! Пусть ей копьем колоть и не сподручно, но все ж способно.
– Нет, Видогост. Сварог свидетель, сейчас нам пригодилась бы любая помощь, одначе твоей задачей будет увести людей в безопасное место. Оберечь их в случае чего. И что немаловажно, если все для нас кончится плохо, доставить весть о Скверне в Марь-город. Самолично рассказать Ярополку обо всем, пусть собирает рати. В довесок пойдут с тобою Борислав и Нимир, они подсобят в случае чего.
– Сделаю все, что в моих силах будет, воевода! – вновь воспрянул духом Видогост.
Всеволод стоял спиной к селению и не заметил, как к ним присоединилась Врасопряха. Бесшумно подойдя к гридям, волшебница откинула с лица капюшон плаща. Тяжелая коса с вплетенной золотисто-алой лентой упала ей на грудь.
– Ну а меня, окольничий, надеюсь, не прогонишь? – тихо поинтересовалась ведьма.
За спиной колдуньи маячил ее неизменный спутник. По-прежнему невозмутимый и отрешенный, Ксыр предстал пред ними. Вот только Всеволоду почему-то показалось, что лицо парня стало шире, скуластее, а надбровные дуги сильней нависли над глазами. От былой красоты Ксыра не осталось и следа. Или, может, это ему только чудится? Они все сейчас не походили на самих себя. Вторая бессонная ночь подряд, раны и побои, боль от потери товарищей по оружию и чудовищное утомление отразились на уцелевших членах отряда. Теперь Всеволода окружали воспаленные, запавшие глаза на осунувшихся, заостренных лицах. Впрочем, он подозревал, что сам выглядит не лучше.
– Ну, чего толпимся, братцы? Наказы розданы, надыть их выполнять! – гаркнул Пантелей, бросив быстрый взгляд на Всеволода и стоящую подле него колдунью. – Чтоб через полста ударов сердца все были готовы к ратному броску! Давайте, быстро, быстро!
Гриди кинулись собираться в дорогу. Повинуясь легкому жесту колдуньи, испарился и Ксыр. Скорее всего, здоровяк отправился за лошадью и пожитками волшебницы.
Всеволод и Врасопряха остались наедине. Воевода вдруг почувствовал, что снова немного робеет под взглядом странных глаз колдуньи. Цвет ее очей снова переменился, став серебристо-серым, словно ртуть. Но желания отвернуться, спрятаться от ее взгляда больше не возникало.
– Вятка говорит, что если поторопимся, то нагоним их за час…
– Я вас не задержу.
– Я не о том. Не стоит тебе с нами ходить… Останься здесь, подсоби зареченцам с ранеными. Да и чудовищ ты сможешь отогнать от обоза в случае чего…
– С дорогой болотники прекрасно справятся и без меня, – фыркнула колдунья. – Для раненых я сделала что могла. А что до монстров, так, по словам местных, они нападают только ночью.
– Все бывает в первый раз. Может, и страшилища изменят своим обычаям.
– Ты, никак, уберечь меня от чего-то хочешь, воевода? Снова попытаешься спрятать за спинами своих людей? Позволь напомнить, что в живых вы остались только благодаря мне и моим чарам.
– Я это помню, но там, куда мы пойдем…
– Они понадобятся вам пуще прежнего. А посему я иду с тобой, – категорично заявила кудесница. – Тем более я помню, как ты себя ведешь в бою. Сломя голову бросаешься в самое пекло. Кому-то надо будет за тобою присмотреть. Не дать наделать глупостей.
Всеволод обреченно кивнул. Спорить с ведьмой было бесполезно.
Завязав под подбородком тесемки шлема, Пантелей покрутил шеей, освобождая бармицу, закинул за спину щит, лук с колчаном, прицепил к ремню отягощенные мечом ножны, заткнул за пояс топор. Покряхтел немного, покрутился, после чего скинул с плеча колчан, отложил лук и отстегнул с пояса меч, оставив при себе лишь щит и боевой топор на длинной рукояти.
Стоящий рядом Видогост, наблюдавший сборы ратных, протянул ему копье.
– Возьми вот, сам точил. Ратовище с ясеня, вощеное, острие, каленное в ключевой воде. Не подведет.
– Благодарствую! – Десятник принял подарок и придирчиво его осмотрел. – Тяжеловато.
– Зато крепкó. Да, и вот еще чего… – замялся Видогост. – Ты остерегися, на рожон не лезь.
– Да мне-то что, с меня беды как с гуся вода, – весело ответствовал Пантелей и, приставив копье к стене хаты, по-братски возложил руки на плечи Видогосту. Сдвинув брови, балагур как можно серьезней произнес: – А вот ты береги свою руку, Видогостушка. Ибо одно меня тревожит, одно покоя не дает…
– Это что же? – подозрительно прищурился десятник.
– Как ты теперь, с одною-то рукою, свои кудри в косы заплетать станешь? Така красота пропадет! Еще чуток отпустишь – и затмишь любую девку!
Кметы, слышавшие перемолвку десятников, дружно заржали. Под их гогот красный от ярости Видогост вырвался из лап Пантелея и, чеканя шаг, ушел назад, в селение. При этом молодой рядник на чем свет стоит костерил гридей, их матерей и, конечно, Пантелея. Рыжий десятник, смеясь в усы, проводил Видогоста озорным взглядом. Остальные кметы, ненадолго забыв о бедах и напастях, сыпали остротами ряднику вдогонку. Благодаря нехитрой шутке в этот трудный и тяжелый