Вдова на выданье - Даниэль Брэйн. Страница 10


О книге
Мазуровы, четырех лет.

Значит, не сон, подумала я, прислушиваясь к отголоскам острой боли в животе, привычной почти каждой девушке или женщине раз в четыре недели. Это не сон, это новая жизнь…

Я прижала рукой паспорт, словно он мог куда-то исчезнуть, и оглянулась на спящих детей. Моих спящих детей. Евгения и Наталию, четырех лет, фамилией Мазуровы.

Новая жизнь — и лучший подарок, кто бы его мне ни сделал. Господи, господи, у меня двое детей.

Я вытащила еще один документ, опасаясь, что разобрала я текст чисто случайно и все остальное не пойму, но нет, я читала словно на родном русском, не спотыкаясь ни на едином слове, хотя почерк иногда оставлял желать лучшего. Свидетельство о смерти помещика Льва Куприянова. Свидетельство о смерти помещицы Марии Куприяновой, разница с мужем — всего два дня. Родители Олимпиады скончались в возрасте пятидесяти и сорока семи лет, слишком рано, и, скорее всего, причиной смерти было что-то заразное или несчастный случай.

Закладная банка, судя по вензелям с коронами, государственного, с жирной печатью «погашено». Свидетельство о смерти купца третьей гильдии Матвея Мазурова, сына Сергеева. «Выпись из метрической книги» моих малышей. Завещание…

Только сейчас я сообразила, что Парашка сидит, не шевелясь, и громко, как кузнечные меха, дышит. Дышала ли я сама?

Находясь в здравом уме и памяти, но, судя по скачущему, невнятному почерку, уже при смерти, мой муж завещал все свое состояние, как то установлено высочайшим указом, сыну своему Евгению, с указной долей одной четырнадцатой недвижимого имущества и одной осьмой движимого сестре его Наталии. Указная часть одной седьмой недвижимого имущества и одной четвертой движимого назначалась супруге, Мазуровой Олимпиаде, дочери Львовой, то есть мне, как мне была вверена и опека над прочим имуществом по достижению Евгением совершеннолетия.

Я утерла выступивший на лбу пот — здесь нестерпимо жарко. Какого черта мой муж на смертном одре написал завещание, если все осталось, как установлено «высочайшим указом», то есть все по закону?

«Единородным сестрам моим Ларисе и Клавдии надлежит призреть жену мою Олимпиаду и детей ее по юности лет ее и малому опыту, до той поры, пока жене моей Олимпиаде двадцать семь лет не минует, или не выйдет она замуж по сроку траура. Ежели выйдет жена моя Олимпиада замуж после означенного срока траура, но до того, как сын мой Евгений достигнет совершеннолетия, указной части одной седьмой недвижимого имущества жену мою Олимпиаду лишить в пользу дочери моей Наталии, а одну четвертную движимого имущества сократить до одной шестнадцатой, в день, когда она сочетается новым браком. Прочую указную движимую долю ее передать сестрам моим Ларисе и Клавдии за призрение детей до достижения ими возраста зрелого, и жене моей Олимпиаде в случае нового брака детей не передавать. За сим последняя воля моя исполнена будет. Матвей Мазуров». Печати, подписи свидетелей и поверенного.

Какого черта? Я скрипнула зубами, и был бы мой покойный супруг жив, я бы еще раз его похоронила. Какого черта он в своем завещании указал, что мои дети не могут быть со мной, собиралась бы я замуж или же нет? Какое наследство, если не считать таковым остатки былой торговой роскоши в виде бывшего склада, нынешнего дома, который даже отапливать нечем?

Я взяла один из обычных листочков и сразу нахмурилась. Это был список, безусловно, ценных вещей — колье аметистовое, фермуар, кольца с сапфирами и рубинами, браслет с рубинами, диадема с аметистами и бриллиантами, нить жемчужная, еще жемчужная нить, кажется, я знаю, где одна из этих проклятых нитей.

— Параша, где это все? — спросила я, показывая старухе лист, хотя вряд ли она умела читать. Парашка от меня отодвинулась, поджав губы.

— И-и, матушка… — протянула она, почесывая нос. — Нешто не помнишь?

Дура. Я помотала головой.

— Сама все благодетельнице отдала за кров, за стол. Ну как забыла?

— Зачем я это сделала, если мой муж велел ей за мной присматривать без всяких условий?

Сколько мне, интересно, сейчас лет? В курсе ли Лариса условий завещания моего мужа? Скорее да, ей наверняка поверенный все озвучил. Я сидела, корча озадаченные рожи, и, судя по выражению лица Парашки, она о моих умственных способностях мнения тоже была невысокого.

— И-и, барыня… — заблеяла она. — Как пришла, в ножки упала, сама отдала все! А что не понять, что отдала, руки-то жжет, уж на что я баба, а жисти такой при крепости не видала!

— Какой — такой? — Я теряла терпение, хотя и отдавала себе отчет, как для старухи странно звучат мои слова.

— Так знамо ли, барыня, бабу муж лупит, на то ей, бабе, муж и дан, чтобы уму учить, — зачастила Парашка, почему-то злобно скалясь. — А то купчина, рожа его немытая, барышню, помещичью дочку, в кровь, как бабу, лупит — да где то видано? Я вот, — она повернулась ко мне боком, приподняв волосы, показала что-то на голове, но, конечно, я в темноте ничего не рассмотрела. — Али и это забыла? По первому-то разу я кочережку — хвать! Раз ему барышню просватали, то не повод ее как купчину патлатую за космы драть, барышню батюшка с матушкой не для того ростили! А он кочережку вырвал и мне вона, по голове, а мне что, баба она и есть баба, я вся битая, барыня, лишь бы тебя не трогал…

Парашка ощерилась, глаза горели дикой злостью, ненавидела она моего мужа люто, а все потому, что он меня бил. И защищала она меня, как могла, даже ценой собственной жизни. Я протянула руку и погладила ее по сморщенным, мозолистым пальцам.

— Ох, барыня… — вздохнула Парашка, слегка улыбнувшись. — Знамо, как барин покойный тебя за купца-то просватал, как я убивалась, как на коленях его молила кровинушку нашу не губить, да куда там… Купчина твой денег отвалил, чтобы имение из заклада выкупить, ему-то дворянская дочь поди — счастье.

Какое имение, где оно, и если у моего мужа были деньги, куда они делись? Кто мне покупал все эти драгоценности и почему я все-таки их отдала, если исключить очевидное «сдуру»?

— Вот он тебя в кровь лупит, я за тобой, серденьком, хожу, он лупит, я хожу… а ввечеру пьяный завалится да подарки приносит, мол, прости, единственная моя да законно венчанная… А корону, матушка, никогда не забуду, как принес. Ты в крови, только скинула, дохтырь возле постели вертится, а купчина тут

Перейти на страницу: