Так, самым большим ударом по программам социального обеспечения, в понимании Петраса, «какими мы их знали и какими они сформировались в период между 1940–1980-ми годами, явилось окончание соперничества между советским блоком и Западом. Несмотря на авторитарный характер Восточного блока и империалистический характер Запада, оба они стремились мобилизовать лояльность масс за счет поддержания высокого уровня благосостояния трудящихся и социально-экономических уступок» 174.
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА VS. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ
Согласно Питеру Тэйлор-Губи (профессору социальной политики университета Кент), резкая критика государства всеобщего благосостояния основывалась на предположении, что обеспечение высококачественных общественных услуг стоит больше, чем экономика может себе позволить. Долгосрочное балансирование между интересами капитала и гражданского населения грозило в конце концов закончиться. На официальной конференции о «кризисе благосостояния» 1980-х гг. было заключено, что социальная политика во многих странах создает препятствия для экономического роста 175.
Тейлор-Губи отмечает, что основные критические аргументы заключались в том, что эпоха государства всеобщего благосостояния приходит к концу, традиционный образец подобного государства устарел, принципиально изменился социальный контекст происходящего, государству следует оставаться в стороне от обеспечения услуг благосостояния, социальная политика больше не способна эффективно удовлетворять существующие потребности.
Ученый перечисляет главные претензии к государству всеобщего благосостояния. Во-первых, недавняя история государства всеобщего благосостояния показывает, что неудача в достижении его главных целей таилась в стратегиях; другая претензия сводится к тому, что факторы достижения целей (в частности, прогнозируемый рост населения в тех группах, которые предъявляют наибольший спрос на социальное обеспечение, и экономические границы поддержания услуг благосостояния) представляют значительные проблемы для капиталистической экономики; и третья претензия состоит в том, что растущее социальное неравенство демонстрирует некомпетентность государства всеобщего благосостояния и подрывает жизнеспособность коллектива благосостояния на субъективном уровне, так как состоятельные люди не стремятся обеспечивать бедных.
Тэйлор-Губи обозначает морально-этический аспект проблемы. «Новые разработки в теориях социального удовлетворения, – пишет исследователь, – привели социологов к заключению, что стремления и интересы людей представлены более сложными моделями, чем предлагали теории прошлых времен. Структура современного общества слишком сложна для того, чтобы быть управляемой государством всеобщего благосостояния, основанном на перераспределении между социальными классами и доходными группами. Новые подходы к пониманию нужды и социальных прав могут подорвать идею о том, что гарантированный доступ к услугам благосостояния – ключевой компонент гражданской жизни. На уровне нравственной теории это сильнейший аргумент в пользу государства всеобщего благосостояния, который может быть найден и который также подвергается серьезной критике» 176.
ИЗМЕНЕНИЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫХ МАСШТАБОВ
Среди причин пересмотра основ современного государства всеобщего благосостояния – глобализация и изменение пространственных масштабов. Базовое деление европейского пространства на государства-нации претерпевает серьезные трансформации. Изменения имеют как территориальный, так и управленческий, социальный, культурный характер. В литературе ведется широкая дискуссия о последствиях подобного изменения границ 177.
Профессор политических и социальных наук Майкл Китинг отмечает, что европейское государство всеобщего благосостояния находилось в неизменном состоянии с момента своего зарождения в явной или неявной модели суверенного государства, отделенного территориальными границами. Общая национальность подкрепляла социальную солидарность и обеспечивала обоснование перераспределения благ. Сильное централизованное государство было способно мобилизовать ресурсы для программ социального вспомоществования и перераспределить их как между отдельными людьми, так и между целыми территориальными образованиями 178.
Изменение пространственных масштабов, вызванное глобализацией, начало создавать новые уровни взаимодействия (надгосударственный и подгосударственный) в форме, с одной стороны, глобализации и европейской интеграции, с другой – региональной инволюции (свертывание, обратное развитие, движение назад).
Какими последствиями чреваты подобные изменения? К чему может привести крах суверенного государства? Чем это грозит модели государства благосостояния?
М. Китинг объясняет, что европейское государство-нация – это набор пространственных границ, огораживающий несколько связанных систем, в том числе систему народного хозяйства. Национальное государство соответствовало общей культуре и идентичности, часто развитым самим же государством посредством образования и других политик социализации, а также благодаря единому историческому опыту. Начиная с XX в. именно исторический опыт формировал основу государства всеобщего благосостояния 179.
Кейнсианское государство всеобщего благосостояния обладало прочной территориальной размерностью: когда в одной части страны дела шли плохо, туда шли дополнительные потоки пособий по безработице и прочих социальных выплат, в то время как сбор налогов сокращался. Региональная политика государства благосостояния переводила ресурсы из богатых регионов в бедные. У региональной политики имелась трехкомпонентная цель, которая объясняет политическую поддержку. Экономически она стремилась задействовать в производстве простаивающие ресурсы из периферии, таким образом, увеличивая национальный выпуск и сглаживая несовершенства рынка. В этом смысле данная мера рассматривалась как временная, существующая для интеграции данных регионов в национальную экономику, после чего они становились бы самодостаточными. В социальном плане это было территориальной экспансией национальной солидарности, так как трансферты по размеру превосходили все, что рассматривалось как способ помощи небогатым национальным государствам. С политической точки зрения это способствовало поддержке действий правительства, проводимых в различных регионах. Данная политика учитывала интересы всех сторон: более бедные регионы начинали развиваться, а более богатые выигрывали от облегчения инфляционного давления и обретали рынки для сбыта своей продукции. Национальная экономика выигрывала от возросшего выпуска и мобилизации незадействованного труда и капитала.
Кейнсианское государство всеобщего благосостояния, таким образом, ассоциировалось с политической и социальной централизацией. Единый народ создавал мотивацию для перераспределения и социальной солидарности. Централизованные институты и политики мобилизовали ресурсы в масштабах всего государства с целью последующего распространения. Территориальное срастание сопровождалось социальным благодаря централизованным и направляемым сверху вниз региональным политикам.
Широко распространено мнение о том, что к 1970-м гг. миссия национальной интеграции в Западной Европе была выполнена. Однако в 1990-е гг. территориальная политика обрела новую значимость в контексте глобальных и панъевропейских изменений.
Итак, что же произошло? Идеал старого государства всеобщего благосостояния, основанный на общем социальном гражданстве, социальные институты, составлявшие основу европейского государства-нации, подверглись опасности в результате пространственных изменений, институциональной децентрализации и ослабления социальных и территориальных солидарностей, что существенно усугубило кризис государства благосостояния в Европе 180.
3.4. Социальные последствия политики благосостояния
СОЦИАЛЬНОЕ ИЖДИВЕНЧЕСТВО – ОБОРОТНАЯ СТОРОНА БЛАГОДЕНСТВИЯ
Рост социального иждивенчества в развитых европейских странах – одна из проблем демократии благосостояния. В чем причина этого социального явления? Оно далеко не просто и имеет как экономические, социальные, так и психологические основания. 181
Понятие «иждивенчество» при прочих значениях имеет явный негативный смысл – стремление жить за счет других (людей, общества).
В ХХ в. социальное иждивенчество рассматривается как одно из негативных последствий политики Welfare State. Привыкая к постоянной опеке «заботливого государства