– Опусти руку ниже, здесь ты уже справилась, – приказываю я с предвкушением.
Пальцы Анны вздрагивают, она смотрит на меня, я вижу, как расширяется её зрачок, как приоткрываются губы, когда она делает глубокий нервный вдох.
– Анна, – произношу я, перекатывая её имя на языке. – Как тебя звали в прошлой жизни?
– Тоже Анна, – растерянно отвечает она, а затем добавляет куда твёрже: – Я не буду этого делать. Мойся сам. Условия церемонии соблюдены.
Я поднимаю руку и кладу её сверху, прижимая ладонь Анны к своей груди. Затем медленно веду вниз, наблюдая, как учащается её дыхание, когда рука касается верхних мышц пресса. Я медленно веду ещё ниже, наслаждаясь её реакцией.
Я так хочу её, что сейчас взорвусь. Это пытка. Добровольная. Я сам в неё влез. Думал, справлюсь. А теперь сижу, стиснув зубы, чтобы не сорваться.
– Рагнар, не нужно так… – шепчет она и замолкает, умоляюще глядя на меня.
Я помню, что она никогда ничего не просит, вот и сейчас замолкает. Знает, что я пойму.
Но я не хочу понимать.
Я не отвечаю Анне. Просто смотрю.
Секунду.
Вторую.
А затем резко поднимаю руку, обхватываю её затылок и притягиваю к себе. Она делает вдох, но не успевает выдохнуть – мои губы накрывают её.
Анна сладкая с привкусом ягод и мёда. Я врываюсь в её рот жадно, пытаясь насытиться.
Она замирает в моих руках, не отталкивает. Маленькие ручки лежат на моей груди. Анна дрожит, дышит тяжело, будто сама не ожидала, как сильно всё это затронет её. Она хочет быть моей, я это чувствую.
Я провожу ладонью по её щеке, касаюсь подбородка, задерживаю пальцы на шее – под большим пальцем бешено стучит пульс. Она не может спрятать от меня свои ощущения. Всё её тело откликается на прикосновение, как натянутая тетива.
Внутри бьётся раздражающая мысль, что эта женщина беременна от другого, но я отбрасываю её. Она – моя. И никто больше её не коснётся.
Продолжая ласкать её губы, я опускаю руку с шеи на грудь, сжимаю мягкое полушарие и хочется зарычать от желания сделать её своей прямо сейчас. Мне мало метки, она должна пахнуть мной, должна хотеть меня, должна носить моего сына.
Я жду, что она ответит на мой поцелуй, но этого не происходит. Внезапно Анна отстраняется, с силой толкая меня, и сама едва не падает. Она стоит, тяжело дыша и гневно глядя на меня.
– Я начинаю понимать почему эта женщина пыталась убить тебя! – чеканит она, зло сжимая кулаки. – Ты наглец, каких поискать.
Воспоминания о Люсин немного отрезвляют, вызывая привычную злость. Я и правда слишком увлёкся.
– Как ты посмел домогаться меня? Трогать… – продолжает бесноваться Анна, а затем опускает голову, и её щёки краснеют ещё сильнее, потому что грудь наполовину выпрыгнула из корсажа.
Она принимается поправлять платье, разъярённо пыхтя и ругаясь себе под нос.
– Тебе ведь понравилось, – я откидываюсь назад, беззастенчиво разглядывая Анну.
В паху всё каменное, но вряд ли это можно сейчас исправить. Я облизываю губы, вспоминая вкус Анны, она замечает это и приходит в ещё большую ярость.
– Наглая ложь! Ты выдаёшь желаемое за действительное. Ничего мне не понравилось, что ты придумал себе?! Я просто растерялась. А знаешь… – Анна бросается к выходу, открывает дверь, а затем оглядывается, чтобы добавить: – Я в твои игры играть не собираюсь!
Когда дверь захлопывается, я рывком поднимаюсь на ноги, чувствуя, как вода скатывается по коже. У меня слишком давно не было женщины, это нужно исправить, но любая больше не годится.
Нужна только одна.
Понимаю, что мне нравится, как она борется. Не боится меня, не пресмыкается. Другая бы хотела греть мне постель, вилась бы рядом, надеясь получить то, что я могу дать. Таких слишком много, но они не вызывают интереса.
Взгляд падает на окно. Уже вечереет, а значит скоро начнётся церемония. Думаю, присутствие Анны сделает её интереснее.
Мраколесье и так принадлежит мне, но без церемоний не обойтись. Как бы не претили мне многие местные традиции. Что-то со временем можно исправить и переиначить, а что-то придётся принять и мне самому.
Я обтираюсь и накидываю на плечи рубаху. Приятные мысли об Анне вытесняет её просьба о том, чтобы старые девы не работали на фабрике.
Ещё одна традиция местных – отправлять женщин в самом расцвете лет на чёрную работу.
За свою жизнь я бывал во многих королевствах, повидал всякое, но Мраколесье меня смогло удивить. В некоторых местах женщин унижали тем, что делали рабынями или наложницами, то есть в основном использовали для сексуальных утех. Но заставлять работать во благо общества – это что-то новенькое.
Ублюдки, которые это когда-то придумали, были на редкость циничны и расчётливы. Они выбрали самых незащищённых и осуждаемых женщин – тех, что не смогли найти мужчину.
Со временем удастся найти работников на фабрику, но местные будут противиться. Они слишком привыкли, что старые девы – порченный товар на брачном рынке, годный только для тяжёлого труда.
Я издам законы, поменяю уклад, буду применять силу и наказывать, если будет нужно, но влезть местным в голову я не в силах. Сменится минимум пару поколений, прежде чем женщин здесь перестанут считать скотом. Если, конечно, не случится что-то из ряда вон выходящее.
А пока, хоть Анна и пыталась настоять, всё будет идти своим чередом. Завтра фабрика снова будет обрабатывать гибельник.
Старые девы работали так столетиями, значит поработают ещё немного. Это прагматизм и здравая оценка ситуации, но Анна слишком эмоциональна и не смотрит в будущее. Она не видит общей картины.
Её желание стать наставницей сначала показалось мне забавным, но теперь даже вызывает что-то сродни уважения. Прежде я чувствовал подобное только к мужчинам.
Со временем она поймёт, что иногда приходится принимать жёсткие решения во имя общего блага. Экономика Мраколесья построена вокруг добычи и обработки гибельника. И если в столице – Чернограде – всё довольно сносно. Стоит выехать за его пределы… а там