– Это все причем? – процедил Андрей Андреевич. – Может, мы закончим эту демагогию. Даже если взять в расчет, что я когда-то подставил брата, подкинув ему деньги отца, что вообще-то не доказано, то криминала в этом нет. Я был мальчишкой, и да, мне казалось, что отец любит Романа больше, но от этого никто не умер.
– Вы ошибаетесь. Конечно, не сразу и не в том году, но все же. Пять человек как минимум умерли от последствий вашей детской выходки. Этот бумеранг вернулся, хоть и спустя время. Ваш брат очень любил играть в эту игру со своей дочерью, он много рассказывал ей про предательство брата и отца, и она впитала это все с детства. И вот сейчас она пришла за вами, она играла в эту игру уже с вами, делая шаги и убивая по пути грешников. Ей очень хотелось, чтобы, когда она придет за вами, когда наступит ваша очередь, вы будете напуганы до невозможности.
– Кто она? – спросил Аюшеев сипло.
– Познакомьтесь, – сказал Эрик и крикнул: – Кай, заходите.
Дверь в гостиную открылась, и вошли двое.
– Ваша племянница и по совместительству невестка Сталины Павловны – Нина Романовна Вятка, в девичестве Французова.
– Да, у Романа была фамилия матери – Французов, – тут же подтвердила Иванна.
– А эта что здесь делает?! – удивилась Сталина Павловна. Казалось, ее вот-вот хватит удар.
Нина стояла спокойная, почти умиротворенная и свысока смотрела на присутствующих, даже не смотря на наручники на своих запястьях.
– За что? – не понял Андрей. – За то, что сто лет назад я подставил твоего отца? Что за глупость? Она что, ненормальная?
Нина стояла и молчала.
– Красиво было бы, конечно, но, увы, во всем виноваты деньги, – развел руками Эрик. – Теперь мы переходим к другой истории – истории девочки Нины. Папа умер, когда ей было двенадцать…
– Я сама, – вдруг перебила его Нина. – Да, мне было двенадцать, когда папы не стало. Мама же, как вдруг оказалось, совсем мужа не любила и ударилась в разгульную жизнь. Я оставалась со своим горем в маленькой детской, куда мама перенесла все вещи, которые остались от отца. Нет, даже не так, которые она не успела выкинуть, ей почему-то мешала любая вешь, напоминающая о папе. Вот так я и жила в обнимку с этой игрой и портретом деда на стене, который нарисовал отец, а из соседней комнаты доносились хохот, музыка и похотливые стоны, которые я уже умела различать. Как только мне исполнилось восемнадцать, я ушла в общежитие, вот так, с игрой под мышкой и ушла, но портрет взять не могла, он был огромен и просто запретила матери даже прикасаться к нему. По вечерам в общаге я раскладывала игру и пускай всего на миг, но мне становилось легче, я вновь чувствовала себя кем-то любимой. В голове я перебирала все, что рассказывал отец, про обиду свою в первую очередь, конечно, но были и другие истории, например, о любви его прабабки Номины и офицера Андрея Североярского, который служил у Колчака и выполнял его особое поручение в Зиме.
– А потом вы встретили Роберта и переехали к ним, – поторопил ее Эрик.
– Да, – признала Нина, – но это все неинтересно. Да не смотрите вы на меня так, – прикрикнула она на Сталину Павловну и та от крика вздрогнула как от удара током.
– Давайте продолжим, – успокоил ее Эрик. – Этим летом умерла ваша мама.
– Да, – кивнула Нина. – Я на тот момент не была дома двенадцать лет. В квартире, где все пришло в упадок, я увидела портрет деда на стене и поразилась, что мать действительно к нему даже не притронулась. Он висел на том же месте, покрытый толстым слоем пыли. Когда я начала его снимать, из подрамника выпала тетрадь, набитая разными газетными вырезками, вырванными страницами книги и записями отца. Это было его собственное расследование. Оказалось, он захотел узнать, правда ли существовал Андрей Североярский и наткнулся на удивительные совпадения. Отец проделал огромную работу и выяснил, что в 1920 году на станции Зима Андрей Североярский был отправлен Колчаком в усадьбу губернатора Иркутской области с мешком драгоценных камней из золотого запаса России. Там он должен был их, видимо, спрятать до лучших времен, потому как Колчак боялся предательства, что, собственно, и случилось. С ним была местная девчонка, и звали ее Номина, но кроме имени, никто и ничего о ней больше не знал. После, Североярского красные взяли в плен, но драгоценных камней при нем не оказалось, он сказал, что оставил их в доме. Сторож в усадьбе сообщил прибывшим, что мешок унесла девчонка. Все на этом ее следы терялись. Даже эти крохи информации отец собирал по крупицам из разных источников, связывая все воедино. Последняя его запись была такой: «От бабки осталась только мандала» и множество вопросительных знаков.
Присутствующие очень внимательно слушали Нину, но казалось, что никто не удивился этому открытию.
– И тогда вы решили, что это и ваше наследство тоже, но просто забрать было не интересно, решили поиграть. Какой грех вы оставили своему дяде? – спросил Эрик.
– Это правда, я решила еще и отомстить за отца, – ответила Нина. – Мне папа, конечно, говорил про обиды, но щадил детскую психику. В этой же тетради он себя не сдерживал и изливал все, что думал и про отца, и про брата в красках. Это все наложилось на мою жизнь с матерью, и я решила, что хоть кто-то да должен ответить за все страдания, что выпали на нашу с отцом долю. Просто забрать свое было мало.
– Это ты убила Робика? – спросила Сталина Павловна ошеломленно.
– Да, – вместо замешкавшейся Нины ответил Эрик. – Она тут же с ним развелась и переехала в Зиму, он не мог понять, почему, очень страдал и вот однажды приехал к ней сюда и напился.
– И попросился переночевать, – продолжила Нина, поняв, что Эрику уже все известно. – Я никогда не любила этого маменькиного сынка, не способного на поступок. Думала свекровь съедет заживем нормально, но этого не произошло. Я стала его еще больше презирать. Да, это я настояла, чтоб он отправил мать к сестре, но то, что он подчинился этому гнусному требованию, вызвало во мне не уважение к нему, а презрение. Мужчина способный выгнать мать из дома не мужчина, даже если он делает это по просьбе любимой женщины. Тогда он приехал, как всегда жалкий, стоял передо мной