Когда полиция выводила задержанных, Нина остановилась напротив Эрика и спросила:
– Где я ошиблась?
– Закон навязанных обстоятельств работает сто процентов, – пояснил Эрик. – Тебе не стоило слишком к нам лезть. А еще мальчишки в мастерской. После выходки мужа ты не доверяла никому и поставила там камеры. Кстати, хорошо придумано – дать писать координаты им. Ты очень технична, но не подумала, что все эти средства нынешнего мира могут играть на руку и твоим оппонентам. Ты приходила сюда в гриме, чтоб выключить камеры, а на самом деле поставила свою слежку, еще раньше проникнув в дом летом как клининг. Земфире трудно мыть окна, и для этого нанимают работников в фирме. Но в этот раз туда почему-то не дозвонились и позвонили по рекламному листку, найденному в почтовом ящике. Все это навязанные обстоятельства. Ты без труда открыла террасную дверь в комнату Андрея Андреевича и положила открытку ему на подушку, до этого на рынке, подменив в огромной авоське Земфиры любимый зеленый чай Аюшеева на такой же, только со снотворным. Обо всех мелочах ты теперь знала благодаря камерам, установленным в доме. Ты, как тебе кажется, все продумала, даже ушла от нас, когда сбила гаишника, не ожидая, что мы так быстро приедем. Ты не просчитала одного – что Зоя Саввична гений и подключилась к твоему облаку хранения информации. А еще, эти зеленые глаза, ведь под этими линзами скрывается настоящее наследства твоего прадеда – голубые глаза, ведь так. С твоей внешностью, очень редко встречаются такие глаза, и ты решила их спрятать. Не надо было выделяться, достаточно было надеть карие линзы, но ведь ты уже так привыкла быть особенной.
– Когда ты начал меня подозревать? – настаивала Нина.
– Сразу. Я знал, что ты не просто так появилась, только не понимал, а может, не хотел понимать, что ты главное зло. В Иркутске Юлий вышел через черный ход в клубе, пока ты его ждала, и съездил в типографию, где работал твой отец. Там ему дали оставшийся образец игры, и в ней мы нашли такие же монеты, какие полиция обнаружила в угнанной машине. Я долго вспоминал, где я видел такую еще, и вспомнил – у тебя на брелке от ключей, который ты постоянно теребишь в руках.
* * *
В аэропорту Иркутска Эрик смотрел в свое отражение и был очень доволен собой. Он вспомнил, что вчера из-за погони и последующих допросов он так и не принял свою каждодневную ванну, и все получилось без нее. Значит, он может, он молодец, он гениален без всякого допинга.
На улице шел снег, а внутри все было украшено к новому году. Через несколько часов он будет в своей любимой Москве шагать по снежной каше, перемешанной с реагентами, а сейчас вокруг красивейший белый снег, такой внушительный, что кажется он вечен и не растает никогда.
Телефон зазвонил как всегда неожиданно.
– Алло, – сказал он весело. Он вообще уже сутки улыбался и никак не мог остановиться.
– Эрик Кузьмич Единичка? – спросил его официальный голос.
– Да, – ответил он, почувствовав сильнейший холод, тот самый, который нельзя спутать ни с чем.
– Примите мои соболезнования, ваша мать только что умерла.
Эпилог. Новый год
Эрик шел по новогодней Москве очень размеренно и неторопливо. Ему некуда было спешить, дома его теперь никто не ждал. Можно было поехать к себе, но он решил отметить праздник в квартире матери, потому что так делал всегда, и пусть ее уже нет с ним, но почему-то до щемящего чувства в груди захотелось поступить именно так. Вот сейчас внутри такая боль и пустота – может, это пробивается в нем запоздалая сыновья любовь? Эрик впервые в жизни почувствовал себя действительно одиноким, присутствие мамы в его жизни делало ее нужной кому-то, а теперь он один. Никому не интересный, даже Василий Васильевич больше не звонит, значит, не понравилась его работа, не впечатлила его. Значит, и ему он не нужен.
По пути Эрик купил бутылку шампанского, любимые конфеты матери – птичье молоко и зашел в старый подъезд. В нем пахло детством, его детством, которое с уходом матери стало совсем призрачным.
– Прости, мам, я бесчувственный чурбан, который постоянно забывал тебе позвонить, – сказал он, войдя в пустую прихожую, где она обычно встречала, почувствовав его еще до звонка в дверь.
В доме было тихо и пыльно, за стенкой слышалось, как уже отмечают праздник соседи, а во дворе нетерпеливые пацаны запускали петарды. Наверное, он бы так и сидел еще долго, пытаясь договориться сам с собой, оправдать себя неблагодарного, но тут в дверь позвонили.
На пороге стояла Алька.
– Привет, ботан! Это хорошо, что ты пришел. – Она по-деловому прошагала в квартиру. – Будем вместе отмечать, мне тоже не с кем, с очередным придурком поругалась буквально с утра. Где у вас половая тряпка? – кричала она уже из кухни. – И швабра!
– Зачем? – спросил Эрик. Он только сейчас осознал, что даже не разделся, а так и был в пальто и туфлях.
– Ну, знаешь, примету никто не отменял, – напомнила Алька. – Как ты новый год встретишь, так его и проведешь. А у тебя тут пылища жуть! Все, тряпку я нашла, а ты иди елку ставь.
– Где я тебе ее возьму тридцать первого декабря в семь часов вечера? – сказал Эрик. – Обойдемся без елки.
– Как это без елки? – засмеялась в голос Алька. – Ну ты даешь, без елки! Елка – это самое главное в новом году. Не боись, я все продумала, она стоит на площадке первого этажа, дальше донести сил не хватило.
Эрик послушно принес оторванную Алькой где-то елку, а пока он ходил, подруга уже бойко закончила уборку гостиной. Поставив ель в крестовину, он направился за игрушками. Эрик знал, где они лежат, но никогда в жизни сам не доставал и не убирал их, это была мамина обязанность.
Поэтому, когда он открыл коробку с елочными игрушками и увидел сверху конверт, на котором было написано «Эрику от мамы», то впал в ступор.
«Привет, мой дорогой сыночек. Если ты читаешь это письмо. значит, меня уже нет. Ведь ты никогда не достаешь новогодние игрушки сам. Сердце у меня начало шалить, и потому я решила перестраховаться – вдруг уйду, не успев рассказать тебе всю правду.
В начале восьмидесятых годов я, молодая лаборантка института, была приглашена в секретную лабораторию. Там группа СНИР пыталась создать сверхчеловека. К 85 году из всех программ учеными было