Бумажный Вертов / Целлулоидный Маяковский - Александр Алексеевич Пронин. Страница 29

Наиболее интересным в этом отношении представляется школьное стихотворение «Первое чувство» (см. Приложение 4), где автор изображает первую любовь в лицах:

Автор в добродушно-иронической манере изображает сценку «любовной игры», герой которой вызывает, безусловно, сочувствие, а так и не покинувшая своего гамака героиня носит имя, которое воскрешает в памяти пушкинскую героиню:

Не только имя, но и ситуация у Вертова почти пушкинские: герой, мальчуган, полная противоположность возлюбленной им Ли, он весь – порыв, движение, «ветр», луч, она неподвижна и равнодушна. Кстати, задуманный контрапункт автору удался, в целом картина написана динамично, в ней выразительно проявляется склонность автора к «монтажу» как способу художественного мышления.

Что касается героини, то вряд ли удастся найти среди знакомых Давиду белостокских девочек, «которым он посвящал свои первые стихи» [181], прототип стихотворной Ли – Лилы; да и «мальчуганом» мог быть кто-то другой. Мне, например, проще всего представить, что прообразом героини в гамаке была молодая тетя Давида, Мария Гальперн, которой он посвятил неоднократно упоминавшуюся в воспоминаниях поэму «Маша», к сожалению, утраченную. Однако это не больше чем одна из возможных кандидатур на роль музы юного Вертова, при том что хоть сколько-нибудь постоянных женских образов в стихотворениях школьных и студенческих годов мне обнаружить не удалось. Для молодого человека с поэтическими наклонностями это довольно странно, и, возможно, любовная лирика того периода либо не сохранилась по объективным причинам, либо была уничтожена позднее. В то, что ее просто не было, трудно поверить не только в силу тогдашнего возраста автора, но и поскольку давно замечено (Л. Рошаль, В. Листов и др.), что в кинематографическом творчестве Вертова женщины занимают особое, отмеченное уважением и симпатией место – достаточно вспомнить фильмы «Три песни о Ленине» и особенно «Колыбельную». В литературном наследии эта характерная авторская интенция прослеживается не столь очевидно, и порой встречаются строчки если не прямо противоположные по духу, то довольно дерзкие и высокомерные:

Или:

Однако это все же довольно редкий случай, относящийся к тяжелому периоду Гражданской войны, а в целом в поэтическом сознании молодого Вертова женские образы куда более романтичны. Один из ярких примеров – стихотворение «Девушке близкой»:

Стихотворение написано в 1918 году, о чем говорит не только поставленная автором дата, но и несложное арифметическое вычисление: «восемь тысяч дней иду» – это 22 года жизни, и похоже, что текст отражает характерное для Вертова депрессивное состояние, связанное с днем рождения. И совершенно иное, мажорное настроение в стихах 1920 года, когда рядом наконец появилась «девушка близкая»:

Столь резкая перемена произошла в момент, когда у молодого Вертова, прошедшего с кинохроникой трудные годы Гражданской войны, появился после ее окончания постоянный герой и лирический адресат – пианистка Ольга Тоом, первая его жена. Любопытно, что он мог встретиться с ней в разъездах по фронтам с агитпоездом, но разминулся. «Отчетливо помню нашу первую встречу, – вспоминала О. П. Тоом в 1976 году. – Вероятно, это было зимой 1920–1921 гг. Я решила переменить службу и, написав заявление об уходе, направилась к заведующему киносекцией. Этим заведующим был Дзига Вертов» [182]. Так начался их роман, который нашел отражение в стихотворениях 1920–1922 годов, образующих своеобразный «тоомовский» цикл.

Любовь к Ольге Тоом, как и приобщение к кинематографу («электрическая битва»), несомненно, стали главным содержанием жизни Дзиги Вертова в первые годы после Гражданской войны. И в стихотворениях того периода отчетливо звучат как резкая, рваная музыка времени, так и светлые ноты пусть непростого, но все же счастья. Характерным примером служит стихотворение «Ольга Тоом»:

Громоподобный, «ломающий мглу альтов и громов» медно-трубный оркестр сопровождал кочевую жизнь Вертова весь период военного коммунизма, но с воцарением мира все стало меняться. В 1921 году Вертов еще пытался жить по-прежнему и призывал свою спутницу:

Но к осени того же года, первого послевоенного, в их взаимоотношениях обнаружился очевидный разлад, который Денис пытается, но не может преодолеть. И его отчаяние, ощущение утраты, приближающейся смерти их любви выражены в стихотворении «Оле – еще о Вертове»: