Номер триста один оказался роскошными апартаментами. Аглая осталась снаружи.
В гостиной меня ждали трое.
Сам граф Бестужев мерил шагами персидский ковёр, как тигр в клетке. Грузный мужчина — судя по всему, его начальник охраны, — стоял у окна, невозмутимо разглядывая Москву.
А в кресле, обхватив свой докторский саквояж, как утопающий — спасательный круг, сидел пожилой, совершенно растерянный врач. На его лице было выражение полной профессиональной капитуляции.
— Пирогов! — Бестужев бросился ко мне, как только я вошёл. — Слава богу, вы приехали. У меня… у нас… тут такая ситуация…
Он начал что-то сбивчиво объяснять про «недоразумение», «молодость», «глупую ошибку», но я поднял руку, останавливая его. Воздух в номере был «неправильным».
Потоки Живы, обычно спокойные и размеренные в жилых помещениях, здесь были скручены в тугие, вибрирующие, болезненные узлы.
Что-то неестественное, чужеродное происходило за дверью спальни. Я чувствовал это, как хирург чувствует опухоль под пальцами ещё до разреза.
— Не нужно объяснений, — сказал я, направляясь прямо к спальне. — Дайте мне оценить ситуацию.
Бестужев замер, поражённый моей наглостью, но не остановил. Я открыл дверь и… на мгновение замер, оценивая масштаб разыгравшейся трагикомедии.
Картина была одновременно комичной и трагичной.
Молодой человек — копия графа в молодости, только с выражением паникующего щенка на лице — и девушка лет двадцати были буквально склеены в весьма недвусмысленной позе на огромной кровати.
Вокруг них пульсировало слабое лиловое свечение, как неоновая вывеска дешёвого борделя, а в воздухе висел приторный запах озона и женских духов.
Я активировал некромантское зрение. И тут же усмехнулся. Всё стало до смешного просто.
Банальная энергетическая петля.
Дешёвый артефакт-афродизиак — вон тот потускневший браслет на руке парня — вступил в резонанс с родовым защитным амулетом на её шее. Плюс на минус. Искра. Замыкание.
Их нервные системы стали проводниками, замкнув цепь.
Я видел сотни подобных случаев в борделях Тёмных Земель, где мелкие бесы и суккубы развлекались подобным образом с незадачливыми клиентами. Примитивная, но неприятная магия.
Как магический суперклей — чем больше дёргаешься, тем крепче держит.
Я вышел обратно в гостиную с абсолютно спокойным, даже немного скучающим лицом. Это, кажется, шокировало Бестужева больше, чем если бы я выбежал с криками ужаса.
— Ничего серьёзного, — произнёс я так, как будто речь шла об обычном насморке. — Небольшое магическое короткое замыкание. Бывает.
Бестужев смотрел на меня с недоверием и отчаянной надеждой. Пожилой врач вскочил, его глаза округлились. Охранник у окна впервые проявил неподдельный интерес.
— Теперь, если позволите, — продолжил я, — мне понадобятся некоторые инструменты из саквояжа своего коллеги. И абсолютная тишина.
— Молодой человек, — Поляков подошёл ко мне сзади, его голос был полон почтительного ужаса. — Не делайте этого! Это не медицина! Я… я даже прикоснуться к ним не смог. Это чистая, тёмная магия. Здесь нужен боевой маг высшего уровня, а не лекарства!
Я посмотрел на него с плохо скрываемым презрением. Дилетант.
Он пытался решить магическую проблему магическими методами. Классическая ошибка тех, кто видит только одну сторону медали. А нужно было просто думать шире.
Я молча прошёл мимо него к его саквояжу, который он оставил на полу. Этот жест, показывающий, что его экспертное мнение меня нисколько не интересует, заставил его замолчать на полуслове.
Открыл саквояж. Так… морфий — слишком грубо и грязно. Адреналин — абсолютно бессмысленно. Эфир — не подойдёт. А вот это…
Я вытащил из специального гнезда ампулу с тубокурарином.
Яд, который дикие племена в южных джунглях наносили на наконечники своих стрел. В современной медицине — мощный миорелаксант, используемый при операциях для полного расслабления и парализации мышц.
Но я собирался использовать его совсем не по прямому назначению.
Я спокойно набрал содержимое в шприц и подошёл к кровати.
Все в комнате замерли. Бестужев, охранник, Поляков — они смотрели на меня как на безумца, который собирается сделать что-то непредсказуемое.
— Что… что вы собираетесь делать? — испуганно прошептала девушка.
— Решаю вашу проблему, — ответил я, находя пальцами нужные точки на их спинах. — Я не собираюсь лечить эту магию. Это было бы долго и шумно. Я собираюсь обмануть её. Ваше тело — это проводник для заклинания. Я просто временно выключу рубильник.
Два быстрых, точных, ювелирных укола — по одному каждому, точно в паравертебральные нервные узлы у основания позвоночника.
Никакой магии. Никакой некромантии.
Чистая анатомия, помноженная на знание энергетических меридианов тела, о которых не пишут в их медицинских учебниках.
Эффект был почти мгновенным.
Лиловое свечение не погасло сразу. Оно замерцало, как пламя свечи на сквозняке.
Стало тускнеть, терять плотность. Магическая связь, потеряв свои «якоря» в их нервной системе, начала распадаться. Через тридцать секунд они с тихим стоном облегчения буквально распались в разные стороны кровати, как две намагниченные фигурки, у которых внезапно выключили ток.
Браслет на руке парня, до этого светившийся изнутри, окончательно потух и с тихим звоном соскользнул на пол, превратившись в обычную дешёвую безделушку.
— Невероятно… — выдохнул Поляков, глядя то на меня, то на шприц в моей руке. — Но как… как вы это сделали?
— Магия всегда паразитирует на физиологии, — пояснил я, убирая шприц обратно в саквояж. — Она использует нервы как провода, кровь как топливо, мышцы как рычаги. Прервите физиологическую связь — и самое мощное заклинание развалится, как карточный домик, которому подпилили основание. Вы думали разрушить дом, коллега. А нужно было всего лишь выбить из-под него фундамент.
Дальнейшее было предсказуемо и скучно, как любая человеческая драма.
Бестужев-старший обрушился на сына с холодной, уничижительной тирадой. Он не кричал. Он чеканил слова как приговор, говоря не о морали, а о «чести рода», «репутации» и «политических последствиях». Это был не разговор отца с сыном. Это был выговор главы корпорации провинившемуся топ-менеджеру, который чуть не обрушил акции компании.
Девушку, Елизавету Смехову, выставили из номера быстро и безжалостно. Граф даже не удостоил её взглядом, обратившись к Виктору: «Проводите сударыню. И проследите, чтобы она забыла этот адрес».
— Через час ты будешь на приёме, — рычал граф на сына, когда за ней закрылась дверь. — И будешь улыбаться так, будто сегодня лучший день в твоей жизни. А этот… инцидент мы забудем. Навсегда.
Аглая, которая заглядывала в