— Ага, а вместо занятий на свидания бегала, — я рассмеялась.
Хорошее настроение вернулось, вытеснив неприятный осадок после разговора с Лейном. Шарики в голове закрутились со скоростью света. Мне нужен человек при власти, который меня выслушает. К кому стоит обратиться?
В мысленном блокноте добавился еще один пунктик — сходить на прием к градоначальнику. Конечно, не исключено, что он на короткой ноге с Лейном и просто меня пошлет, но попытка не пытка, а за спрос не бьют в нос!
Глава 7
Порядок в доме — порядок в душе
— Я так благодарна вам, нейра. Вас послали мне не иначе, как Всеотец и Пресветлая Мать, — говорила Милли, кормя малышку грудью.
Обе уже оправились после тяжелого испытания и чувствовали себя относительно неплохо. Девочка, которой дали имя Эллен, громко кричала, требуя грудь, пачкала пеленки и делала все, что полагается людям ее возраста. А мать старалась соблюдать мои назначения.
За исключением естественной послеродовой слабости и болей у Милли все было хорошо — матка сокращалась под действием гормонов, а жара не наблюдалось. Но это пока лишь второй день и упускать из виду родильницу рано.
А еще девушка рассказала мне одну шокирующую вещь. Шокирующую современного человека, конечно, потому что для этого мира и этого времени все было нормально.
Понимая, что ребенок сам не родится, а счет идет буквально на минуты, они отправили в город за Ойзенбергом. Но не потому, что он великолепный хирург и акушер. А потому, что этот лекарь всегда отдавал предпочтение жизни ребенка, всегда стремился спасти его, даже если для этого приходилось жертвовать матерью. В этом состояла его жизненная и профессиональная философия.
— А вот нейт Брайтен говорит, что жизнь матери важнее и убивает детей прямо в утробе… разрывает их стальными когтями и крючьями… — по бледному личику полились слезы, и Милли крепче обняла спящую дочь.
Если бы я не была знакома с акушерством, то подумала бы, что она пересказывает сюжет триллера, но, увы, сказанное до боли напоминало наше земное прошлое.
Поворот плода на ножку практиковался еще Корнелием Цельсом в первом веке нашей эры, но во времена средневековья было утрачено, забыто или намеренно уничтожено много ценных знаний и техник.
И так продолжалось, наверное, до конца девятнадцатого века. Такие, как Милли и ее дочь, были обречены на смерть. Самое большее, что могли сделать, это разрезать живот и извлечь живого или уже мертвого ребенка, чтобы произвести над ним обряд крещения. Тогда еще не была изобретена безопасная техника кесарева сечения, и мать зачастую погибала от кровопотери или сепсиса.
— Я не хотела, чтобы он растерзал мою крошку. Я готова была умереть сама, поэтому просила позвать нейта Ойзенберга вместо нейта Брайтена.
Эта девочка была готова погибнуть, лишь бы не дать вытащить из нее ребенка по частям. Ужас.
Вдруг закололо в висках. Вспомнился случай, открывший мое личное врачебное кладбище.
Много лет назад в мою смену поступила женщина, которая хотела родить дома. Но все пошло не по плану, потому что у нее был клинически узкий таз и крупный плод. Она этого не знала. Ее привезли спустя двое суток после излития вод. Головка плода из-за несоответствия размеров застряла в малом тазу, ребенок погиб еще до приезда в роддом.
Это была ужасная и травмирующая операция. Еще долго мне снилось в кошмарах, как я с помощью инструментов пытаюсь извлечь из родовых путей это тельце.
А женщина все равно умерла от септического шока. Обратись она раньше, все могло сложиться иначе — так говорил разум. Мы бы успели ее прокесарить. Но в глубине души я все равно винила себя, считая, что сделала недостаточно.
В тот день я поставила два креста.
— Слушай, Милли, у вас что, совсем повитух нормальных не осталось?
— Была в Левилле школа повивальных баб, но закрылась уже давно. Они все разъехались кто куда. Хороших осталось мало. Говорят, неправильно бабки все делают, — Милли печально усмехнулась. — И что будущее за этой самой… за кхерургией. А мы всегда считали, что не мужское это дело… ну… роды принимать и женщине туда заглядывать.
А ведь когда в нашем мире начала стремительно развиваться хирургическая наука и врачи-мужчины ринулись в акушерство, школы повитух тоже закрывали, а их самих оттесняли прочь от рожениц. В особо запущенных случаях и вовсе объявляли ведьмами.
Все просто — боролись с конкуренцией. По крайней мере, так было в Европе. Причем смертность у этих самых «необразованных», не кончавших университетов бабок была куда ниже, чем у светил медицины того времени.
Да, все ошибались. Даже Гиппократ. Путь развития акушерской науки омыт слезами и кровью, вымощен чудовищными ошибками и суевериями. Каждая потерянная жизнь матери или ребенка — как ступенька в лестнице, уходящей вверх. Но даже в двадцать первом веке до ее вершины еще далеко.
Когда я уже успела распрощаться с Милли и пообещать заехать послезавтра, ее мать привела в дом двоих смущенных женщин в положении. Кажется, они меня побаивались. Но после короткого разговора селянки расслабились и позволили их осмотреть, чтобы потом спросить разрешения пригласить меня, когда придет время рожать.
— Мы заплатим, нейра… — складывая руки на груди, говорила одна.
— А мы можем барашка подарить, вы не думайте, что мы нищие!.. — уверяла вторая.
Но я клятвенно заверила, что баран мне не нужен, лучше пусть рассказывают обо мне своим подругам и родственницам, запуская сарафанное радио. Чтобы, как только я узаконю все это дело, окрестные женщины обо мне уже знали.
Покидая деревеньку в повозке Горна и поглаживая по спинке дремлющего Пискуна, я думала, что вляпалась куда сильней, чем могла себе представить. И теперь мне предстоит серьезное противостояние со школой нейта Лейна.
Еще посмотрим, чья возьмет!
* * *
Прежде чем отвезти меня домой, Горн показал северную часть Левилля. Здесь встречались улочки с названиями различных ремесленных гильдий: Кузнечная, Плотницкая, Каменная, Гончарная, Рудная. Нетрудно было догадаться, что там располагались лавки на любой вкус и кошелек, можно было купить или заказать мебель, оружие, инструменты и даже кое-какие магические штучки.
Еще в этом районе находились казармы для солдат. Все-таки Левилль приграничный город.
— За воротами дозорные башни и речка, потом лес, а за ним Ничьи земли, которые раскинулись аж до самих гор, — старик махнул рукой, указывая вдаль. — За горами уже другое королевство, у нас с ним не очень.