— Государь, нарекать полковником не по чину, — спокойно, рассудительным голосом сказал Матвеев.
А что это? Я слушал, но заметил — боярин-то посматривает на дверь, словно ожидает кого.
— Слово на том моё! Разве же не встал он на защиту мою и вашу? — сказал, взвизгивая от упорства, худосочный высокий мальчишка.
Но тут мальчик выпучил глаза и так посмотрел на Матвеева… кто бы другой, так и вовсе съёжился бы под напором такого взгляда. Артамон Сергеевич же удовлетворённо кивнул и улыбнулся. Было видно, что подобная реакция государя ему нравится.
А ещё Матвеев стремился угодить государю, полагая себя на месте главного регента при царе. Так что такая мелочь, как желание Петра Алексеевича назначить меня полковником, — сущая безделица по сравнению с тем, какую власть может приобрести Артамон Сергеевич Матвеев, если станет для царя другом и исполнителем царских прихотей.
И раз — снова на дверь косится Матвеев. Ой, нехорошо.
— Государь, пересядь, Богом прошу, от двери! — все же решился я произнести эти слова.
Чуйке нужно доверять. Лучше перестраховаться.
— Да как ты царю говоришь? — вдруг неожиданно взъярился Петр Алексеевич, сверкнув очами. — С чего возомнилось тебе, десятник?
Кажется, и придушить меня готов. А правильно ли я решил, что нужен нам Петр? Возможно, не так уж и неправы были те, кто называл Петра не Великим, а Антихристом. Может быть, и правда, что при нем треть населения страны сгинуло? Что туркам проиграл, а у шведов с великим напряжением выиграл войну. Сына убил, на ямской подстилке женился…
Того ли я человека собираюсь охранять?
Время истекало. Дверь с грохотом распахнулась, в комнату влетели двое мужиков. Оба с пистолетами, с шальными, словно под наркотиками, глазами.
— Сдохни, нарышкинское племя! — выкрикнул один из мужиков и направил ствол в голову Петру Алексеевичу.
Бояре здесь безоружные, у меня на входе забрали оружие. Выбор… Здесь и сейчас…
Выбор!!!
Глава 17
Москва. Кремль
12 мая 1682 года. Ночь
Выбор… На самом деле его не так уж и легко сделать. И я уверен — не пропаду при любом правителе. Ну, может быть, не прямо у трона быть мне и не в Кремле. Но Россия большая, и активные люди нужны много где. Аляска ещё русская не открыта… Ну или Семён Дежнёв не понял, куда он приплыл. В Сибири много дел. Китайцы активничают. Так что имеется, где применять свои умения и навыки.
Для меня, человека воцерковленного в прошлой жизни, пусть в сравнении и с нынешними моими современниками не так уж и верующего, были неприятны нападки на церковь. Всегда осуждал все те слова, тот негатив, который так и норовил произнести каждый безбожник.
И ведь именно Пётр нанёс по церкви такой удар… Впрочем, может, и не зря…
— Умри же! — кричит ещё один сумасшедший.
А зыркает как! Нет, все же эти люди — под какими-то психотропами, может, воскурениями или травками. Все признаки наркотического опьянения налицо.
Вот один, истошно крича, с выпученными глазами, красными от лопнувших капилляров, начинает выжимать спусковой крючок… А курок-то на пистолете не взведён. А в этой конструкции вручную его взводят.
Хватаю фарфоровый кувшин и кидаю в голову одного бандита. Фарфоровый!!! Да вся моя амуниция с оружием — ценой, как одна ручка такого кувшина. Расписной да с завитушками, аж жалко. Ну и хрен с ним! Главное, что один из нападающих «выключен». Он пошатнулся и выпустил из рук пистолет.
Тут же ногой я подбиваю ножку у стула, на котором сидит Пётр. Царь заваливается на спину.
— Бах! — звучит выстрел.
А вот и мимо… Пётр Алексеевич всё ещё лежит на полу. Пуля-то верна была, да только царственного мальца на этой траектории уже нет. А вот стул государя освободился. Подхватываю стул и со всей мочи, бью им стрелявшего.
Тут же бью по коленной чашечке другого, которому прилетело в голову фарфоровым кувшином. Кулаком в челюсть… Раз! Один отключился. В это же время первый, кто опомнился кроме меня, Ромодановский, осколком от фарфоровой вазы убивает стрелявшего в царя убийцу, повредив сонную артерию убийцы. Ну, Григорий Григорьевич, удивил! Толстый, но оказался быстрым и на ум и на принятие решения и на действие.
Но это меня он удивил. А вот мои действия наверняка удивили всех остальных. Матвеев… тот успел подойти к лежащему в нокауте бандиту, вытащил из сапога нож и приставил к горлу не подающего признаков жизни сумасшедшего.
— Боярин… оставить его потребно, спрашивать с кого будем за покушение? — поспешил я остановить Матвеева.
Но он лишь на секунду поднял на меня глаза, а после повторил замах.
— Пусть ведает каждый, что будет с теми, кто на государя нашего покушаться станет! — с этими словами Матвеев хладнокровно перерезал горло бандиту.
Я не стал скрывать свои эмоции, и, будто бы говоря: «Я знаю, зачем ты это сделал», — посмотрел на Матвеева. Уверен, что он правильно расценил мой взгляд.
И что это было? Не верю я, что Артамон Сергеевич Матвеев захотел извести Петра Алексеевича. И если бы в пистолете, в том, который выстрелил и попал в стол, не оказалось пороха, то я мог бы подумать, что всё это подстава.
Но вот иной пистолет выстрелил. Если бы я не ударил по ножке стула и Пётр Алексеевич не завалился бы, то весьма вероятно, что он уже лежал бы с пробитой головой. Тогда каков был сюжет игры Матвеева?
Это я обязательно узнаю, но теперь считаю, что имею право сказать:
— Петру Алексеевичу потребна добрая охрана. Почему рынды дворцовые не с государем? — спрашивал я резко и уверенно — так, будто имею право спросить.
Да, сословность стоило бы всё же соблюсти. Но, сука, только что из-за халатности бояр чуть не убили Петра Алексеевича. А ещё я злился на себя — за то, что делал выбор и проявил сомнение. Я, служивый человек, поставил под сомнение, кого мне защищать и что делать?
— Подберу до Петра Алексеевича добрых рынд, — сказал Григорий Григорьевич Ромодановский.
И я был рад, что эти слова прозвучали именно от него. В реальности именно Ромодановский был той мощной опорой и поддержкой для Петра Алексеевича, в которой нуждался молодой царь. Когда Пётр Великий отбывал на войну или по каким другим делам, что