Впрочем, по храпу, раздававшемуся из палаток, было ясно – все спали так крепко, будто оказались в тихой деревеньке, а не в диком краю. Порой казалось, что их убаюкивало не потрескивание костра, а собственная самоуверенность.
Да, крупные хищники сюда, к уральскому хребту, действительно редко забредали, но всё же…. Ярослав знал: в лесу нет места для беспечности. Даже если угроза кажется далёкой, она всегда может подкрасться из темноты.
Он перевёл взгляд на Журавлёву. Та лежала в своей палатке, почти не двигаясь, и дышала ровно, но слишком легко, будто сон её был лишь маской. Косой сразу понял: она не спала в полную силу, а лишь притворялась, сохраняя готовность к любому шороху. У таких людей привычка спать вполглаза – это не блажь, а выработанный годами инстинкт.
Ярослав задумался: в какой же передряге приходилось бывать этой девушке, чтобы она довела настороженность до автоматизма? Он знал по себе – подобное не даётся просто так. Личный опыт, особенно мрачный, всегда впечатывает в человека свои привычки.
С первыми проблесками рассвета Косой поднялся, не разбудив никого. Морозный воздух бодрил, а низкое солнце окрашивало верхушки сосен в мягкий золотистый цвет. Он направился к месту, куда накануне выбросил рыбные кости и объедки. Нарочно отнёс их подальше от лагеря, чтобы проверить одну свою догадку: привлечёт ли запах падальщиков или мелких хищников.
Он знал, что многие боятся диких зверей, считая их безрассудно свирепыми. Но Ярослав видел в тайге иное: зверь, особенно одинокий, редко сунется туда, где чувствует слишком много людей. Они осторожны, куда осторожнее, чем кажется с первого взгляда.
И всё же запах рыбы мог их приманить. А главное, оставленные вдали от лагеря объедки позволили бы ему увидеть следы и понять, кто именно здесь бродит.
Подходя к нужному месту, Косой шёл мягко, настороженно оглядывая кусты и деревья. Лес вокруг был тих, но тишина эта казалась чуть более тяжёлой, чем обычно, будто что-то уже прошло здесь до него.
И вот он достиг того самого пятачка – и замер. Рыбных костей не было. Ни клочка кожи, ни обглоданного хребта – всё исчезло бесследно. Это само по себе было странно, но ещё более странным оказалось другое: в округе не осталось ни малейшего следа. Ни отпечатка лап, ни вмятины в траве или подстилке из иголок.
Косой нахмурился. В его понимании это было ненормально: если кто-то утащил еду, он должен был оставить хоть что-то. Здесь же будто сама земля проглотила объедки, не привлекая ни одного живого существа.
Он тихо выругался, ощущая, как на затылке волосы встают дыбом.
Косой мгновенно выхватил из рукава костяной нож, прижал его к ладони и замер, прислушиваясь к лесу. Воздух был неподвижным, будто сам притих в ожидании. Он сделал несколько осторожных шагов назад, скользя глазами по мшистым стволам и густому подлеску.
"Может, это муравьи утащили? – мелькнула мысль. – Вполне возможно…"
Муравьи теперь и правда были не те, что в старину – каждый величиной с подушечку большого пальца взрослого человека. Если поблизости гнездо, они могли за ночь разобрать и унести всё, что он вчера оставил – и рыбные кости, и остатки плоти.
Но сомнение оставалось. Что-то в этой тишине и чистоте места ему не нравилось.
Когда Ярослав вернулся в лагерь, все уже были на ногах. Кто-то складывал палатки, кто-то с глухим стуком запихивал снаряжение в багажники облезлых внедорожников. Воздух был пропитан запахом сырой травы и горячего металла от нагретых за утро капотов.
В машине Людвига Булавкина шёл привычный утренний скандал.
- Любка, тебе не стоило меняться с ним шоколадом, – ворчал он, ковыряясь в зубах спичкой. – Сама подумай, заслуживает ли беженец такого лакомства?
Синявина даже не повернула головы. Она всё ещё сердито жевала губу, вспоминая, как в итоге отдала не одну, а целых две плитки. Пятьсот рублей сладкой радости, растаявшей в чужом кармане.
Колонна тронулась, углубляясь в лес. Машины мягко шуршали по влажной земле, а сквозь полог деревьев пробивались узкие золотые лучи солнца, разбивая зелёный мрак на осколки света и тени.
Страх ночи – с её тяжёлыми следами от огромных копыт – будто остался в прошлом. В машинах сзади уже кто-то насвистывал, кто-то пел вполголоса. Солдаты смеялись, перекидываясь грязноватыми шутками, словно ехали не по дикому лесу, а на пикник у дачи.
Вскоре дорога вывела их к реке. Здесь путь шёл опасно близко к воде – и Ярослав негромко сказал водителю:
- Держись подальше от берега.
Он не мог объяснить, что именно его тревожило. Но после того, что произошло ночью, ему и без слов было ясно: лучше перестраховаться.
Водитель фыркнул.
- Да тут до воды метров сто, не меньше. Что там может быть? Рыба? Не скажешь ведь, что она прямо из реки выскочит и в морду тебя цапнет. Не купайся – и будет тебе счастье.
Ярослав лишь скривился и промолчал. В душе он уже решил: если случится беда, он первым выскочит из машины и смоется, а этих умников оставит разбираться самим.
Дальше всё произошло быстро. Машина резко дёрнулась и встала. Водитель из частной армии, вытаращив глаза, выкрикнул:
- Гляди!
Ярослав обернулся – и сам невольно присвистнул. На дороге стоял огромный красный олень.
Красные олени и раньше считались гигантами среди своих сородичей, уступая лишь лосю, но этот…. Высотой он был метра два, не меньше. Массивные рога, словно корона из переплетённых ветвей, сверкали в утреннем свете. Олень стоял неподвижно, изучая колонну, и в его тёмных глазах читалось не испуг, а спокойное, почти человеческое внимание.
Солдаты напряглись. Металл затворов щёлкнул один за другим. Но прежде чем кто-то успел выстрелить, из кустов сбоку вынырнули два оленёнка. Маленькие, ещё в пятнистых шкурках, они замерли возле матери или, может, отца – и тогда всё стало ясно.
Глуховатый, сиплый голос Станислава Хромова прорезал тишину из динамика полевого рации:
- Не стрелять!
Красный олень стоял неподалёку, величаво, почти царственно, и не проявлял ни капли агрессии. Он с интересом изучал колонну, будто размышлял: "Что это, к лешему, за странные железные звери у меня под боком?" – а потом, видимо, решив, что дело того не стоит, начал медленно отходить