GPS пискнул и пересчитал маршрут. «Через 300 м поверните налево». Повернуть было некуда — лес, туман, ровная полоса. Но на мгновение слева, как вспышка света, проступила вывеска: ПРИВАЛ–93. Девушка моргнула — и вывески не стало. Остался мокрый куст.
— У нас реальность глючит, — аккуратно сказала зелёная, и в её голосе впервые прозвучал настоящий, неигровой страх. — Я за то, чтобы тормозить. Прямо сейчас.
Саня чуть убавил скорость. В этот момент кто-то тихо постучал в дверь — тук-тук-тук — как детской костяшкой. Все трое одновременно обернулись. Никого. На стекле изнутри, там, где туман рисует узоры, появилась ладонь — маленькая, неловкая, со смазанными линиями. И исчезла.
Лера резко выдохнула и прижала «Зенит» к груди сильнее. Камера отозвалась вибрацией — едва заметной, как мурлыканье. Экран сам собой вернулся к слову. Белые буквы по серому снегу:
П Р О С Н И С Ь.
— Всё, — сказала она, — я это записываю.
— Тебе сказали не включай, — процедил Саня.
— Нет, — Лера качнула головой. — Это не про камеры.
Она включила фронталку. Её лицо всплыло на экране, как луна в луже. Под глазами — чёрные полукружья, волосы прилипли к щеке. И там, за её плечом, в прямой трансляции, на переднем сиденье сидел парень — Лера его не знала, но ты — знал. Короткая бородка, взгляд на дорогу, рука на руле. Он не смотрел в камеру. Он смотрел вперёд, и губы его шевельнулись тихо: «Не делай этого».
— Кто это? — спросила зелёная, и её голос дрогнул.
— Фейс-фильтр, — быстро сказал Саня, но голос сорвался. — Новый какой-то.
Лера хотела сказать «угу», но не сказала. Она промотала лайв на несколько секунд назад — и на записи никого не было. Только они трое, дорога, зеркала. Она подняла глаза — и парень исчез. Саня напряг плечи, зелёная вжалась в сиденье. В салоне повисло 9:30 — не на приборке, в воздухе, как невидимая печать.
— Дай сюда, — Саня потянулся к «Зениту», но Лера отдёрнула.
— Если выбросим — будет хуже, — сказала она вдруг уверенно и сама удивилась этой уверенности. — Его надо донести. Куда-то, где он должен быть.
— Куда? В музей ретроужастиков? — фыркнул Саня, но в его насмешке уже не было силы.
— В «Привал», — выдохнула зелёная. — Если он был. Я его видела.
Они проехали ещё сто метров. Справа из тумана выросла площадка. Она была — квадрат света на мокром асфальте, две колонки, будка с мутным стеклом, как в кадре. Вывеска не горела, но буквы угадывались глазами, привыкшими к игре в совпадения. ПРИВАЛ–93.
— Не-не-не, — Саня зажал тормоз, но машина, как по маслу, сама свернула. Руль стал лёгким, как будто кто-то изнутри помог. На панели на секунду моргнули часы — стрелка встала на 9:30 и пошла вперёд: 9:31… 9:32…
— Это не смешно, — сказал он тихо, и его пальцы побелели, сжимая руль. — Лера, я тебя прошу…
Лера уже открывала дверь. Дождь мелко бил по лицу. Она вышла, держа «Зенит» обеими руками, как дитя. Асфальт под ногами был в белых кольцах. В будке — пусто. Но стекло внутри дышало, как если бы кто-то только что вытер запотевший круг.
— Если что, — сказала зелёная из окна, — я кричу мама и жму на газ.
— Крикни проснись, — ответила Лера.
Она подошла к колонке. На подставке лежал мел — такой же, как на детской площадке. Лера подняла его и, не особенно думая, нарисовала круг вокруг собственных ботинок. Линия вышла неровной, но замкнулась. Внутри круга стало теплее — или ей показалось.
«Зенит» коротко вздрогнул, как если бы плёнка заела и выдернулась. Экран показал лицо — не её: мужское, уставшее, с пустыней под глазами. Губы сказали без звука: «Ты — только воспоминание». Лера вдруг ощутила, что могла бы обидеться — но не обиделась. Она улыбнулась незнакомцу — и танк из тумана, стоявший на горизонте, чуть отступил.
— Слышишь? — позвала она машину. — Тут не страшно. Совсем чуть-чуть страшно — это по работе.
Саня выбрался, ругаясь шёпотом. Зелёная неторопливо достала телефон. Экраны мерцали, как стая жуков. Никакая сеть не грузилась. Но лайв у Леры продолжал идти — для одного зрителя. Внизу, вместо никнейма, стояло слово: ноль.
— Слушай, ноль, — сказала она в камеру. — Мы нашли твоё. Что дальше?
В будке скрипнуло. На стекле круг раскрылся на долю секунды, как зрачок. Внутри, очень-очень далеко, промелькнули кресла кинозала. Тепло, пыль, луч от проектора. И на стене — кривые буквы: «Выбор и есть жизнь».
— Снято, — сказала Лера и неожиданно для себя легко засмеялась. — Значит, несём — куда светит.
Саня покрутил ключи, мотнул головой. Он выглядел сломленным.
— Ладно, экскурсоводы, пять минут — и валим. Я серьёзно.
Лера положила камеру на панель. Мотор завёлся без лишних фокусов. На дисплее навигации вместо карты был чистый экран. В центре — мягкий, пульсирующий круг. Ноль.
— По этому и поедем, — сказала она и, не дожидаясь возражений, нажала газ.
На выезде с площадки ветер дёрнул что-то красное у самой земли. На миг зонт показался совсем рядом — будто хотел запрыгнуть к ним в багажник. Но Лера не остановилась. Краем глаза зафиксировала: купол, вода, круг — и дальше, дальше, к следующей сцене.
Между щётками по стеклу чиркнул короткий титр — невидимый, но ощутимый, как нажатие на переносицу:
— Не бойся. Это только сон.
— Я не боюсь, — ответила Лера в пустоту. — Я снимаю.
И камера — старая, невозможная — послушно включилась сама.
Мотор гудел ровно, словно сам знал дорогу. Фары выхватывали из тумана мокрый асфальт, чёрные силуэты деревьев, но никакой карты больше не существовало — только ноль, пульсирующий на экране.
Лера сидела на переднем сиденье, прижимая «Зенит» к груди. Камера вибрировала, будто внутри неё билось сердце, чужое, но родное. Саня вёл машину слишком тихо для себя, словно боялся, что громким звуком может разбудить что-то в тумане. Зелёная девчонка сзади молчала, кусая ноготь до крови.
— Куда это ведёт? — спросил Саня наконец, и его голос был чужим.
— В центр, — ответила Лера.
— Центр чего?
— Нуля, — она сказала это уверенно, хотя не понимала.
В этот момент радио включилось само. Не музыка, не реклама — просто голос. Хриплый, сбивчивый, словно говорящий через воду:
— Вы дошли. Конец маршрута.
Все трое переглянулись. Навигатор мигнул и погас. Машина сама начала замедляться. Перед ними проступила площадка, знакомая и чужая одновременно. Та самая, где — если верить старым историям — когда-то произошла авария.
И там, в центре асфальта, стояла «Волга». Старая, чёрная, с облупленной краской. Она выглядела так, будто простояла здесь десятки лет и в то же время только что остановилась.
Лера вышла первой. Дождь перестал, воздух был густым и неподвижным. Она подошла ближе, и сердце её заколотилось. На заднем сиденье «Волги» лежал красный зонт. Мокрый. Хотя небо было сухим.
— Твою мать, — выдохнул Саня, подходя следом. — Это уже перебор.
Лера положила ладонь на капот. Металл был тёплым, будто двигатель ещё недавно работал. Она посмотрела в окно — и застыла.
За рулём сидел мужчина. Его лицо было наполовину скрыто тенью, но глаза… глаза были её. То есть не её, а того, кто смотрел сквозь неё. Смотрел прямо, слишком живо для мёртвого.
Она отшатнулась, камера в руках щёлкнула и включила запись. Экран ожил, и на нём вместо асфальта — чёрно-белое зерно. Лера прищурилась. Из зерна выплыло слово:
ПРОСНИСЬ.
Она сжала камеру крепче.
— Может, не надо? — тихо сказала зелёная.
Но уже было поздно. Дверь «Волги» скрипнула и приоткрылась. Из салона повалил запах старого бензина и мокрой земли. И вместе с ним — голос. Мужской. Уставший, но твёрдый:
— Сон кончился.
У Леры перехватило дыхание. Она поняла, что слышит не со стороны — прямо изнутри себя.
На заднем плана Саня нервно засмеялся:
— Отлично, хоррор-квест. Ща вылезет клоун и предложит подписку на жизнь.
Но смех тут же захлебнулся. Потому что в зеркале заднего вида «Волги» отражались они трое — не как сейчас, а старыми. Лера — постаревшая, с морщинами у глаз. Саня — седой, с тяжёлым лицом. Зелёная — бледная, с пустым взглядом. Они смотрели на себя из будущего, в котором уже не осталось выбора.