Офицеры переглядывались, в их глазах читался ступор. Жести у нас не было. Глина — слишком тяжела. Дерево — будет гореть, а не взрываться. Кажется, я не в ту дверь стучусь. Надо будет собрать только технарей и ремонтников. Они меня лучше поймут. Привык я, что в Игнатовском, даже де ла Серда не плохо соображает в моих проектах.
— Ваше благородие, — подал голос один из поручиков. — В обозе есть несколько бочек с клеем, что для починки лафетов везли. И бумага. Горы бумаги для штабных нужд. Ежели в несколько слоев проклеить, да на болванке высушить… Папье-маше, как у французов — видел у отца подобное. Легкое, прочное, дешевое.
Идея была гениальной в своей простоте. А я недооцениваю своих новоиспеченных офицеров, однако.
— Отлично, поручик! — я с уважением посмотрел на него. — Ваше имя?
— Ржевский, ваше благородие.
Я сдержал смешок. Вот же бывают совпадения, хотя до 1812 года еще далеко.
— Назначаетесь ответственным за производство корпусов, поручик Ржевский. Соберите всех писарей, всех, кто умеет с бумагой работать. Пусть клеят. Круглосуточно.
— Задача вторая: «Глас Божий», — я указал на прототип сирены. — Этот механизм нужно не просто скопировать. Его нужно усилить. Мне нужно десять таких «голосов», и каждый должен выть так, чтобы у янычар на стенах зубы крошились. Поручик Дубов, — я обратился к кавалеристу из своего «Охранного полка», — забирайте этот образец, берите лучших слесарей и плотников. И решите главную проблему. — Я раскрутил ротор. Механизм издал жалкий, дребезжащий звук и заклинил. — Подшипники из простого железа стираются за минуту. Нам нужен материал, который даст легкое скольжение.
Дубов повертел прототип в руках, нахмурившись. У меня была пара идей как решить проблему, но для начала я раздавал поручения, чтобы можно было потом их отладить. Люди должны заниматься делом.
— И последнее, господа. «Огненный змей». Фейерверк. Здесь все проще, но требует аккуратности. Все ракеты нужно разделить на три равные части. Каждую группу — на отдельную позицию, как можно дальше друг от друга, чтобы создать максимальный разброс. Запускать — одновременно, по моему сигналу. Задача — подготовить пусковые станки и обеспечить синхронный залп. Малейшая ошибка — и весь наш обман пойдет прахом.
Последнее задание вызвался выполнить некий капитан Нелидов.
Передо мной стояли командиры штурмовых групп, которым я только что вручил по сути театральный реквизит. Не знаю что им наплел Орлов, а может и совместная попойка на них так влияла, но мне верили. Хотя, не так. Верили — в меня.
— А что же мы, ваше благородие? — подал голос один из капитанов, рослый гренадер с обезображенным шрамом лицом. — Пока эти свистульки будут выть да хлопушки бабахать, нам что, молиться?
— Вам, капитан, достанется самая важная роль, — ответил я, и все подались вперед, затаив дыхание. — Вам и вашим людям предстоит стать главными актерами в этом представлении.
Снова развернув карту Азова, я ткнул пальцем в самый укрепленный участок.
— Вот. Главный удар мы наносим здесь, по центральным воротам. Точнее, имитируем его. За час до основной атаки пятьсот человек начинают демонстративно, шумно, с показной яростью готовиться к штурму. Таскать лестницы, которых у нас почти нет. Рубить фашины. Орать во всю глотку. Чтобы турки стянули на этот участок все свои силы. А настоящий удар… — мой палец медленно скользнул в сторону, к неприметному участку стены, выходящему на темную реку, — … мы нанесем здесь. Две сотни лучших бойцов. Тихо. На лодках, под прикрытием адского шума и ослепительного огня с других направлений. Ваша задача, капитан, — создать грандиозный отвлекающий маневр. Заставить их смотреть в одну сторону, пока мы будем резать их с другой.
Гренадер молча смотрел на карту, и на его изуродованном лице медленно расплывалась жестокая, хищная, абсолютно понимающая улыбка.
— Хитро, бригадир. Очень хитро. Будет исполнено. Отвлечем так, что они и родную матушку забудут, не то что про тылы.
— Вот и славно, — я свернул карту. — А теперь, господа, — за работу. И помните: от того, насколько хорошо каждый из вас сыграет свою роль, зависит исход всего представления.
Они расходились, и я видел, как по мере удаления от моей палатки их шаги становились все быстрее, а разговоры — все громче и азартнее. Я выпустил джинна из бутылки. Вирус безумной, дерзкой надежды начал распространяться по лагерю, вытесняя апатию.
Оставшись один, я тяжело сел на походную койку. Тело гудело от усталости, нога ныла тупой, изматывающей болью. В голове царил порядок, каждая деталь плана была на своем месте. Но где-то в глубине души шевелился червячок сомнения. Я затеял самую рискованную игру в своей жизни, поставив на кон все, что у меня было. Но ведь самое главное, я приберег. Вся это постановка была ради одной единственной цели, которую я разглядел в Азове через трубу.
Глава 2
Короткий, беспокойный сон не принес облегчения. Я проснулся задолго до рассвета. Принятое в горячке вчерашнее решение сегодня, в холодном полумраке палатки, казалось откровенным безумием. На кон была брошена судьба армии и она зависела от представления, декорации к которому предстояло сколотить из гхм… и палок. Снаружи лагерь уже проснулся. У костров вместо хмурых, обреченных теней сидели возбужденные группы солдат, передавая из уст в уста невероятные слухи о «громовых стрелах» и «дьявольской музыке». Эта вера в чудо — пока мой единственный актив. И это было хорошо.
Наша «фабрика чудес» разместилась в старой походной кузнице — приземистом, пропахшем дымом строении, за ночь превратившемся в подобие алхимической лаборатории. Здесь, под моим неусыпным надзором, поручик Ржевский, чьи глаза теперь горели фанатичным огнем новообращенного, пытался наладить первое производство. На грубый деревянный стол я высыпал щепотку серовато-белого порошка, извлеченного из потрохов «потешных огней».
— Смотри внимательно, поручик. Вот наша основа.
Стоило мне поднести к порошку тлеющий фитиль, как раздался резкий, сухой хлопок. На мгновение мастерскую залил ослепительно-белый свет, выхватив из темноты испуганное лицо Ржевского и закопченные балки под потолком. Вспышка погасла так же быстро, как и родилась, оставив после себя едкий запах и темные пятна перед глазами.
— Слишком быстро, — оценил я, отбрасывая фитиль. — Вспышка ослепит, но не оглушит. Удар должен быть тягучим, выворачивающим душу. Нам нужен раскат грома, который