Мария обещала познакомить нас с бароном. Но, по её словам, сейчас он в отъезде.
— Мудрый, уважаемый человек, всех нас всегда защищает, — говорила женщина. — А следующим бароном будет мой внук!
Она засмеялась. И не понять — пошутила или нет. Я поглядела на мальчика, в сторону которого Мария кивнула. Сидит, играет в игру в телефоне.
Меня впечатлило всё в этом посёлке. Цыганские дома, снаружи неприглядные, обычные, серые, внутри были так роскошно обставлены, что их интерьерам могли позавидовать аристократы времён Людовика XIV. Винтажная мебель, много золота, скульптуры, похожие на греческие статуи, павлины, ангелы, высокие вазы.
Заметив мой взгляд, Мария улыбнулась:
— Мы любим, чтоб вот так было, чтоб золото вокруг.
Угощали нас лепёшками с мясом и куриным супом со свёклой. А потом несколько девушек в красивых платьях в пол принесли чай. Они расставляли на столе высокие прозрачные кружки, и я обратила внимание, что в чае у всех плавают какие-нибудь фрукты. У меня была клубника, а у Максима яблоко.
— Мы всегда добавляем в чай разные фрукты или ягоды: клубнику, малину, вишню, яблоко, — рассказывала Мария.
Удивительным для меня было и то, что юные супруги, мальчик и девочка лет шестнадцати, всё время сидели поодаль друг от друга и не разговаривали. Оказалось, что тут такие порядки. Они хоть и женаты, а пока не привыкнут друг к другу, вместе им сидеть нельзя. По словам Марии, должно пройти один-два года. В таком случае мне было совсем непонятно, зачем так рано их женить, если по-настоящему супругами они смогут стать только годам к восемнадцати. На мой взгляд, детей просто лишали юности. Но здесь к этому совершенно иначе относятся.
— Вам бы посмотреть, как мы свадьбы гуляем, — мечтательно закатила свои чёрные глаза Мария. — Гостей у нас тогда много, артисты вживую поют. Гуляем по два-три дня. Вы к нам ещё приезжайте, осенью.
К слову, я не услышала ни одного необычного имени. Все имена здесь были славянские: Мария, Вера, Ольга, Даниил. Спросила у хозяйки, почему не называют детей цыганскими именами.
— Да, сейчас меньше называем, это правда. Стараемся называть по святцам. Мы же православные христиане, в церковь ходим, чтим Рождество и Пасху. Любим имена, связанные с богом — Богдан, Вера. Поэтому нашу Верку все любят и берегут. Яков её за кого попало не отдаст. И за её зелёные глаза считается, что девчонка одарена магической силой. Люди с зелёными глазами видят мир духов и имеют с ним связь. Среди зеленоглазых много сильных ведьм и колдунов.
Вот как. И в бога верят, и в магию.
Только одно имя было для нашего слуха непривычным — Мито. Но оказалось, что это сокращённо от Дмитрий.
Пока мужчины позвали к себе Максима и говорили о каких-то делах, Мария подсела ко мне, заглянула в глаза и тепло сказала:
— Красивая ты. И счастливая. Волосы рыжие, по нашим поверьям, притягивают счастье. А вот голубые глаза мы не любим. Считается, что это дурной взгляд, так что ты не обижайся, что наши многие избегают твоего взгляда, Вера, например.
Я смутилась. Никогда не слышала такого поверья. У нас, наоборот, чёрных глаз боятся, говорят, что сглазят.
Мария взяла меня за руку, тепло сжала пальцы своей крупной смуглой ладонью. Она говорила, что к рыжим людям у цыган особое почтительное отношение. Взять за руку такого человека или погладить его волосы, значит получить благословение Солнца.
— А что ваш отец рассказывал про Апрельское? Вспоминал ли ту жизнь, свою жену Майю? — спросила осторожно, когда почти все разошлись.
Не хотелось задеть хозяйку, принявшую нас с таким гостеприимством. Она ведь дочь от второго брака. Вдруг ей не понравится подобное любопытство. Но женщина ответила дружелюбно, без тени недовольства:
— Отец не любил о войне говорить. Почти не рассказывал о том, как воевал, награды не доставал. И о первой жене всего пару раз обмолвился, что была она и что фашисты расстреляли с его родителями и со всем табором. Думал, и ребёнок погиб. Самому отцу тогда всего двадцать лет минуло. Женщину, что ему помогла после возвращения с фронта, с благодарностью вспоминал. Брат потому и стал искать тех людей и их родственников в интернете. У них там целое сообщество какое-то есть, для цыган. Я в этом ничего не смыслю.
— Наверное, там его Максим и нашёл, — заметила я.
— Да, Яков показывал мне фото Ильи и Максима. Очень они на нас похожи, видно, что нашего рода.
Я нашла в телефоне фотографию Лёшки. Мария растроганно нахваливала мальчика, который тоже пошёл в их семью. Всё говорила, что зря не привезли ребёнка и что они, цыгане, детей очень любят, иногда даже чужих на воспитание берут. Например, она взяла Веру, когда её родители умерли.
— Я сама пять лет как вдова. Теперь я и брат мой Яков за неё отвечаем.
Вот, значит, как. Вера — сирота и принята в этой семье из милости. Гибель её родителей окутывал ореол тайны. Я так и не узнала, что с ними случилось. Понятия не имею, к ним ли относилось краем уха услышанное «погибли в огне». А по девушке и не скажешь, что она неродная здесь. Очень уверенно держится, гордая, и одета красиво, со вкусом, хоть и просто. Золота на ней не видно, кроме тонкой цепочки с крестиком на шее. А другие и серьги, и кольца носят, и браслеты.
Услышав, что местные цыгане держат лошадей и зарабатывают тем, что катают туристов, я тут же захотела посмотреть на них. А Максим решил покататься.
— Ты когда-нибудь ездил верхом? — спросила я.
— Не-а, — беспечно бросил он, поглаживая чёрного жеребца.
— Макс! Ты же только после перелома! Вдруг упадёшь? Это же очень опасно! — я запаниковала и не знала, какие ещё привести аргументы, чтобы его отговорить от этой затеи.
Не скажу, что я следила за Максом, словно какая-нибудь ревнивица, но то, что Вера так и крутится вокруг него, трудно было не заметить. Со мной говорить избегала, да и вообще сторонилась меня. А рядом с Максимом была более разговорчивой.
Уже наступил вечер, когда в поисках Богорада, ещё пару часов назад подавшегося на конюшни, я шла к стойлам. Вокруг стало непривычно тихо. Цыгане разошлись по своим делам,