– Твоя очередь отвечать на вопросы, – заявляет Женька.
– Ты ни на один из моих не ответила, – хмуро произносит Максим.
– Боже, какой же зануда. Меня зовут Женя, двадцать пять лет от роду. Родилась на убогом хуторе в Адыгее. Мать не знаю, отец алкаш, бабка психичка. После школы переехала в Краснодар, работала где придется. Сейчас учусь на рекламщика и живу за счет похотливых мужиков. Доволен?
– Кхм… – натужно прочищает горло Максим. – Так ты…
– …шлюха? В какой-то мере. Но не бойся, с тебя денег не возьму. И брать-то нечего.
Шаги замедляются от скованности, и Женя растягивает губы в жесткой насмешке, поглядывая на Максима.
– Что? Уже не рад решению познакомиться поближе? Удобно быть очарованным кем-то, кого не знаешь, да? Можно выдумать все, что тебе нравится, и верить в это?
– Это твой главный пикап-прием?
– Работает же.
– Работает, – глухо отзывается он.
Впереди маячит небольшой сквер, освещенный желтым светом фонарей и круглыми лампочками над ларьком с напитками навынос. Максим ведет Женю к нему и спрашивает, глядя на плакат с ассортиментом:
– Что тебе взять?
– Кофе.
– Два больших айс-американо с двойной порцией карамельного сиропа! – обращается он к парню за прилавком.
Женя опускает голову, ветер раздувает ее волосы, скрывая милую улыбку. Взяв напитки, они прогуливаются еще немного, потом занимают лавочку в темном уголке. Молчание неприятно затягивается, заставляя обоих перебирать темы для продолжения разговора.
– Это необязательно, – беспечно произносит Женя.
– Что именно? – уточняет Максим.
– Узнавать друг друга. Мы можем просто поехать к тебе и хорошо провести время. Я не ищу отношений.
– Это заметно.
Фомушкина беззлобно фыркает и делает пару глотков ледяного кофе, а Максим рассматривает ее, пытаясь понять, что его держит рядом до сих пор? Вуаль таинственности слетела, загадок почти не осталось. Эта девушка скорее мерзкая, чем интересная, и все же есть в этих болотных мутных глазах нечто цепляющее.
– Откуда у тебя шрамы на груди и плечах? – решается он на еще один личный вопрос.
– Первая неудачная попытка суицида, – неожиданно быстро отвечает она.
– Первая?
– Всего было две.
Максим отворачивается, дернув желваками, и Женя этого не упускает.
– И кто это был? – бросает она.
– О чем ты?
– Сам ты не похож на суицидника, но тема, очевидно, знакомая. Люди, которые далеки от этого, обычно впадают в ужас и ступор, а тебе, похоже, больно. Так кто?
Максим нервно шмыгает носом, губы искривляются в озлобленной гримасе. Он уже давно не вспоминал об этом, но и забыть не может.
– Друг.
– Как?
– Крыша.
– Слабак, – хмыкает Женька, и Максим смотрит на нее так яростно, словно готов придушить на месте.
– Что ты сказала?
– Я вроде не заикаюсь.
– Ты ни хрена не знаешь, поэтому…
– Мне и не нужно знать подробности. Уверена, у твоего друга была отстойная жизнь, но он все равно слабак, раз мы сейчас обсуждаем его в подобном ключе.
– Заткнись! – рявкает Максим. – Ты даже не представляешь…
– А ты? – снова перебивает она, зло сощурившись. – Ты представляешь? Сочувствовал ему? Переживал? Почему же тогда не остановил?
Стук сердца закладывает уши Максима. Выбранная тема вскрывает тонкую бумажную оболочку, что пришлось нацепить после того, как трагически закончилась история дружбы шестерых парней. Чувство вины, которое плеснул в лицо Максиму еще один бывший друг, и гневная агония захватывают целиком.
– Дай угадаю, – сладко произносит Женя, даже не подозревая, что делает сейчас не что иное, как поджигает порох перед горой взрывчатки. – Ты не думал, что он на это способен, да? Не верил. У меня тоже были такие друзья, как ты. Они постоянно твердили: держись, все наладится, – а потом возвращались в свои теплые дома, где их по головке гладили и в жопу целовали.
– Все не так! – срывается Максим. – Я остановил бы его. Я бы смог, если… Если бы он доверился мне, а не этому ублюдку! Если бы он первый меня не кинул!
– Уф! Похоже на ревность. Любовный треугольник?
– Пошла ты!
– Тише-тише. Просто шучу. И я ни в чем тебя не обвиняю. Чем больше суицидников, тем меньше суицидников. Это был его выбор. И этот выбор не заслуживает сожалений других. Ни хрена ты не сделал бы. Если бы он хотел, чтобы его спасли, то его спасли бы. А если его уже нет… Просто забей.
– Что ты несешь, а? Ты, гребаная шлюха! Считаешь себя самой умной, да? Он был лучше тебя раз в сто!
Женя приподнимает острую бровь, магия летней ночи теряется на фоне искр, летящих во все стороны.
– Знаешь, Максимка, – цедит она, – ты прав. Никто по мне не заплакал бы, никто так яростно не защищал бы, сделай я то же, что и твой тупой дружок. Возможно, именно это и остановило меня во второй раз, но самое забавное вот что: когда я общалась с людьми, которые побывали либо на краю, либо внизу у холодного трупа, меня всегда поражала одна вещь – почему все так жалеют идиотов, которые дошли до конца? Почему самоубийство возводят в ранг жертвенных подвигов, когда это не что иное, как обычное убийство? Они психи, преступники. И то, что они делают это с собой, а не с кем-то еще, их не оправдывает. И да, я шлюха, но зато живая.
– Живая? – Максим безумно улыбается и поднимает взгляд. – И это ты называешь живая? Скакать из койки в койку? Болтаться непонятно с кем и непонятно где? Может, ты себя и не убила, но прешься по тому же маршруту. Ты ничем не лучше. Тот же суицид, просто дольше.
– Хм, – коротко выдает Фомушкина, потеряв резкость взгляда, – и правда. Но разница все же есть…
– Какая?
– Я еще могу это остановить, а они… нет.
Женя допивает кофе и швыряет стакан в рядом стоящую урну. Максим делает то же самое и смотрит на девушку, которая только что не просто взорвала ему мозг, а