Увы, мне ничего не удалось сделать с неосторожностью Роже и нежеланием учиться у Эдвина. А вот Альбрехт, хоть и держался вместе с приятелями и ничем не отличился, зато и хлопот мне никаких не доставил. Можно было гораздо больше сделать, но увы, не дотянул.
Однако детям я об этом не сказал. Наоборот, развернуто всех похвалил и сказал всем, какие они молодцы, но добавил, что ни в коем случае нельзя переставать работать над собой — а то они никогда не добьются поставленных целей.
Питер и Ротимер синхронно кивнули, Жан тоже, но после паузы, Марго чуть помрачнела, Мелисса закусила губу, Аня закивала так, что стало страшно, не оторвется ли у нее голова, Финн посерьезнел. А Роже, Гийом, Альбрехт и Эдвин как будто растерялись.
— Учитель, а какие у нас цели? — спросил Гийом, самый простодушный из них.
— А это ты сам должен решить, — развел я руками. — Если цели не будет — значит, точно ничего не достигнешь.
…И вот на такой ложно многозначительной ноте я расстался с детьми.
Нет, не совсем расстался. Вечером накануне моего отлета я постучался в комнату, где жили Ротимер, Эдвин, Жан и Альбрехт, заглянул туда и сказал:
— Ротимер, я хотел бы сказать тебе пару слов наедине, по поводу твоей учебы. Можешь сейчас подойти в мой кабинет?
— Да, конечно! — Ротимер, читавший книгу у себя на постели, тут же вскочил.
Разговор у нас состоялся недлинный, но очень содержательный. В частности, мальчик подтвердил мои догадки: он действительно кое-что скрывал о себе, и это «кое-что» касалось способа, которым он оплатил первый год обучения. Под конец я вручил Ротимеру один документ.
— Если не понадобится, просто порви его в конце обучения, — сказал я, — и забудь, что он вообще существовал. Но если понадобится…
— Понял, — сказал мальчик, очень сильно побледнев. — И… большое вам спасибо, учитель!
Он слегка шокировал меня, схватив вдруг мою руку и поцеловав ее — но, к счастью, тут же вышел без прочих проявлений благодарности.
Эх, феодальные нравы! Терпеть не могу, но что делать.
* * *
Путь домой занял столько же времени, сколько и зимой. Однако уже начался март — и, хотя в горах весна пока не чувствовалась, прилетели мы еще засветло. Золоченые предзакатным светом вершины гор сразу чуть успокоили мое сердце, ноющее после расставания с учениками. Все-таки красиво у нас тут! Живем здесь уже больше двух лет, но от величественных пейзажей у меня до сих пор захватывает дух. Очень удачная нам все-таки вотчина досталась: ну и что, что на отшибе, зато от короля и придворных далеко.
В этот раз Леу не стала морочиться с клеткой, тем более, что ее и Лины лошадки оставались в конюшнях Академии, а понесла Ночку просто в когтях. Я чуть было не зарубил эту идею на корню: мне казалось, что так опаснее. Но Леу резонно заметила, что мы можем дополнительно зафиксировать Ночку теми же ремнями, что и клетку, так что нести будет даже легче. Да и вообще — ну что станет с Ночкой, если ее уронить? Ровным счетом ничего!
Я спросил, а как мы будем распутывать эти ремни, когда она приземлится.
— Фигня вопрос, дорогой! — весело сказала она. — Просто уменьшусь — и сама выскользну из сбруи!
На том и порешили.
Что мы не учли, что если с клеткой Ночку достаточно было выпустить (а вообще в прошлый раз она даже сама откинула засов), то из ремней ее пришлось выпутывать! Поэтому просто спокойно пойти к дому как в прошлый раз, у нас не получилось: мы с Леу и Линой распутывали нашего голема (или элементаля), пока делегация встречающих спешила к нам.
Габриэль за прошедший месяц еще помолодел и теперь выглядел ровесником жены. Надеюсь, он на этом остановится — второй Колин нам тут не нужен! Ну, по крайней мере, мне не нужен; о вкусах Лиихны я не спрашивал, но сильно сомневаюсь, что они таковы!
Мириэль совершенно восстановилась и выглядела такой же здоровой и сияющей, как всегда: ух, как я рад был это видеть. И еще больше был рад видеть Лидочку, уже держащую голову. Малышка сидела у мамы на руках в теплой шубке с характерным для младенцев потрясенным выражением лица! Так и хотелось расцеловать эти пухлые щечки, но пришлось сначала заняться старшим сыном: Сашка совершенно самостоятельно ковылял ко мне по утоптанному снегу в маленьких меховых сапожках и расстегнутом тулупчике поверх самого настоящего свитерка! Совсем как большой!
— Папа! — совершенно чисто воскликнул он. — Папа! Учки!
Я сразу же догадался, что это значит «на ручки», тем более, что сын протягивал ко мне ладошки.
Схватил его, прижал к себе, прижался губами к щечкам — не таким пухлым, как у сестры, и хорошо, сгоняет младенческий жирок, готовится стать шебутным ребенком! От Сашки пахло молоком, морозным мехом и фруктовыми сладостями.
— Привет, большой мальчик! Как же я по тебе соскучился!
И сразу стало легче. Действительно, учить чужих детей — хорошее и полезное дело. Но проводить время со своими все-таки нужнее и важнее.
* * *
— Итак, ты теперь понимаешь суть, — вздохнула Рагна. — Действительно, речь идет о выращивании искусственной плоти без костей с помощью алхимии. Очень сложная, очень тонкая тема…
— Да, — сказал я. — Потому что, как я понимаю, если просто взять твою ДНК из кости и вырастить тело с помощью магии Природы, то оно будет иметь мозг и, соответственно, Творец назначит ему душу?
— Именно. То есть этично вселиться в такое тело нельзя. Но тот лич, о котором оставили записи, не использовал этот способ по другой причине.
— А именно?
— Ты же теперь некромант, скажи мне, — усмехнулась Рагна.
— А! — до меня дошло. — Филактерий же! Твои кости — твой филактерий. Твою-то душу, теоретически, можно из них выпустить, если уничтожить твой скелет, потому что душа жива. Душа обычного лича в таком случае просто развеется. Поэтому «переехать» в другое тело с другой костью он не мог, нужно было наращивать плоть вокруг скелета.
Разговор этот шел в лаборатории Рагны. В ее алхимическом тигле что-то побулькивало, распространяя приятный запах, я пил теплый ромашковый