Расспросил о планах семьи и обрадовался он мог им помочь. Луис был кое-чем ему обязан и обязательно пойдет навстречу его просьбе приютить беженцев. Об этом он и сказал хозяйке. Она охотно согласилась. Стол и кров над головой будут обеспечены, так же, как и безопасность. Есть возможность для воспитания мальчиков. О том, что пятидесятилетний Луис тот ещё ходок по дамскому полу он говорить не стал, Катаржина сама разберётся. Правда, он не женат и детей не имеет, была жена давно, но умерла в родах с ребенком. Гасиенда у него большая, богатая.
Катаржина тихо, шепотом, спросила, чем они могут отплатить ему за его услуги? И сразу сказала, что денег у них практически нет. И, похоже, не обманывала. Детишки были одеты хоть и чистенько и добротно, но все изрядно ношеное. Он хотел было отказаться от любой оплаты, но женщина весьма понятно провела рукой по груди, бедру. Было понятно, что она предлагает, только не себя, муж ещё не успел остыть. Про себя подивился беспринципности ее, однако, поразмыслив, понял женщина делает все, чтобы выжила семья в целом и неважно, какой ценой надо заплатить.
А у него не было женщины очень давно, он прикинул более, чем полгода. И вскипела кровь, захотелось вдруг прогнать стылость и мрак из омута глаз, погрузить руки в мягкое бледное золото волос, что он потерял голову и согласился. Сам себя ругая ругательски, ведь не мальчик же, мог бы и сдержать инстинкты. Но... не смог. Смог только быть осторожнее и ласковее. Девушка не сопротивлялась, да и в целом было незаметно, чтобы ей было противно. Иногда даже сама подставляла губы, но где-то зажималась. Потом, он лежал рядом, прижав крохотулю к своему горячему боку и чувствовал, что она не спит. Заснул он под утро...
Глава 4
Я проснулась давно, но лежала тихо, в предутренних сумерках, пытаясь понять, что это было. Сон? Но вот темной тушей высится фургон, всхрапывают лошади, щипля траву. Чаппараль, зараза, колется больно, там, где кошма съехала... Где-то я читала, что во сне больно не бывает, если больно то это уже не сон. Значит, не сон. Реалити-шоу? Ага, кто-то проник в мою квартиру, злостно исхитил меня, привез неизвестно куда, воссоздав антураж переселенцев середины девятнадцатого века. Нет у меня таких поклонников, ни явных, ни тайных. Да и День Рождения у меня далеко. Так что сюрприз отменяется. Витька вымаливает прощения? Да ну на фиг! Витёк способен только залезть в мой кошелек. А больше у меня нет никаких предположений, кому могла бы понадобиться нищая, немолодая профессорша. Кроме одного, но его я старательно откладывала на последнюю очередь. Я попала. Причем в самом прямом смысле этого слова. Пока не знаю, всей тушкой или только сознанием. Как ни странно, мысль о попаданчестве не принесла с собой отрицания или негатива. Ну, попала и попала, буду выживать, узнать бы ещё где, а как придумаю, я не рафинированная московская барышня, все умею от «лошадь оседлать и проскакать на ней» до «вскопать огород и вязать крючком кружева». Хорошо бы ещё знать, что случилось с этой семьёй.
И, как будто выполняя мое желание, в мозг хлынули воспоминания здешней Елены. Бедная девочка! Мало того, что она была несколько инфантильна, так с тринадцати лет, после того, первого, нападения, она ещё и страдала одной из форм аутизма. Родители все списали на стресс после нападения, и никто не показал ее врачу. Да и какие психиатры в то время, ага, сидели они по деревням... в наше-то время не в каждом районе они есть. Покорная и ко всему равнодушная, кроме стрельбы, дочь всех устраивала. Но это устраивало и меня, как поведенческая модель - молчи громче, за умную сойдешь. То есть, пока моему поведению никто удивляться не будет.
От фургона осторожно двинулась в мою сторону неясная тень. Так, это, кажется, мать семейства. Тихим шепотом она произнесла:
-Елена, вставай! Принесешь плавника, я костер разведу, завтракать будем. Продуктов ещё на сутки нам хватит, а там и гасиенда, как обещал Джеральд.
Сонный голос мужчины, спавшего рядом, пробормотал:
- Не надо, пусть ещё поспит, я принесу плавник.
Ты глянь, какой джентльмен! Он встал, а я плотнее завернулись в теплое одеяло и подремала ещё с полчаса. Потом все-таки встала и начала помогать матери. Нарезала бекон практически прозрачными полосками, кинула жариться на сковороду, а крупа в котелке уже вовсю весело булькала. Куски немного зачерствевшей лепешки обжарились в сковороде с беконом. Понемногу собирались к костру все, на запах. Вначале Майки, сразу насыпав овса лошадям, не забыв и коней гостя, потом показался заспанный и лохматый Джейми. Мать его увела к ручью умываться и расчесываться.
Вот и крупа готова, я заправила ее обжаренным беконом и жиром, вытопившимся из него. В чистом котелке Майкл принес воды для чая, кофе, по американскому обычаю, у нас не было, собирались ведь впопыхах. Впрочем, и чай давно закончился, заваривали местные травки. Но вот гость, правильно поняв мои метания, протянул мне пачку с кофе.
Разложила нехитрую снедь по жестяным тарелкам и жестом пригласила всех к завтраку. Никто не отказался. Потом, смакуя, пили кофе с кусками обжаренной лепешки. Только для Джейми я развела в кружке сухое молоко, он с удовольствием его пил. Потом мы с Майклом мыли песком и мылом на ручье посуду после завтрака. Насчёт чистоты Катаржина была сурова. За это время рассвело полностью. Мы собрали все пожитки в фургон, сели сами и двинулись. К обеду Джеральд подстрелил упитанного зайца, ободрал и разделал его на ходу. Мы с матерью, так же на ходу, почистили овощи и картофель и вот на привале уже готовится похлебка с мясом и овощами. Сытный обед. Сейчас бы подремать... но надо править фургоном, Майки едет на телеге, Джеймс скачет у него. Джеральд постоянно срывается, проверяет дорогу. Но Катаржина проявила неожиданную чуткость надела толстые кожаные перчатки, взяла у меня вожжи, жестом показав на постель. Ну и я сопротивляться не стала, легла и уснула. Ночь была почти бессонная и подъем ранний.
Останавливаться на ужин не стали, Джеральд сказал, что ещё часа три и мы будем на месте. Мать раздала всем последние куски лепешки