Аргументация Макклоя, которая послужит оправданием всему, что будет делаться в Корее в ближайшие три года, сводилась к следующему: полагать, будто Соединенные Штаты могут сохранять нейтралитет, выступая просто наблюдателями со стороны, пока корейцы сами решают свою судьбу, – это утопия. Нужно вычленить из толпы противоборствующих фракций отдельных лидеров и помочь им завоевать и сохранить власть. И разумеется, виднее всего, кого из корейцев таким образом отметить, должно быть находящимся на месте – то есть Ходжу и его людям. Ни к каким дальнейшим уловкам, чтобы приукрасить действия, направленные на установление подходящего им режима, американское военное правительство уже не прибегало. Поскольку русские в этот период обеспечивали контроль над Северной Кореей в интересах коммунистического режима, единственным критерием, по которому американцы намеревались отбирать будущих глав Южной Кореи, было неприятие коммунизма и желание вести бизнес с Америкой.
Этот взгляд на американскую политику может показаться чересчур упрощенным, однако и сама политика была проще некуда. В октябре 1945 года американцы учредили при своем военном губернаторе генерал-майоре Арнольде корейский совещательный орган – палату советников, куда вошло одиннадцать человек. Хотя номинально в нем был представлен весь южнокорейский политический спектр, в действительности от левого фланга там числился лишь один кандидат – Ё Ун Хён. Поначалу он не хотел иметь никакого отношения с палатой, презрительно заявляя, что само ее создание «переворачивает с ног на голову представление о том, кто в Корее хозяева, а кто – гости». Потом, уступив личной просьбе Ходжа поучаствовать, Ё Ун Хён окинул взглядом собравшихся на первое заседание палаты – и вышел вон. Позже он спросил у Ходжа, готов ли тот назвать хоть сколько-нибудь представительным собрание, почти полностью состоящее из одних консерваторов. Одиннадцатый кандидат – известный националист по имени Чо Ман Сик, работавший на Севере, – не потрудился явиться в принципе.
Палата была обречена с самого начала. Большинству корейцев она слишком живо напоминала о недавнем колониальном опыте: ее председатель прежде был членом совещательного органа при японском генерал-губернаторе и активно поддерживал военные действия Японии. Тем не менее «несговорчивость» Ё Ун Хёна в сравнении с «готовностью сотрудничать» консерваторов, вступивших в созданный совет, укрепила уверенность американцев в том, что работать нужно именно с консерваторами, прежде всего с членами Корейской демократической партии. Но как теперь быть с действительным положением дел в сельской местности – ведь, в отличие от КНР, которая, согласно поступавшим Ходжу докладам, представляла собой «высокоорганизованную структуру на всех уровнях», КДП «в большинстве мест была плохо организована или вообще не организована»? [29]
Ходж на это ответил, что с КНР нужно бороться и уничтожить ее, чтобы тем самым обеспечить КДП возможность выжить и расти. Десятого ноября в качестве предупреждения всей корейской прессе была закрыта самая крупная сеульская газета, сочувствующая КНР, – якобы за нарушения в бухгалтерской отчетности. Двадцать пятого ноября Ходж телеграфировал Макартуру о намерении выступить против КНР: «Это будет по сути равнозначно “объявлению войны” коммунистическим элементам в Корее и может вылиться во временные беспорядки. Посыплются обвинения в политической дискриминации в “свободной” стране – и от местных розовых, и от розовой прессы. Если Корейская народная республика продолжит свою деятельность как ни в чем не бывало, готовность к независимости для Кореи отодвинется на долгий срок. Прошу прокомментировать». Макартур, как и Макклой до него, ответил просто, подтвердив абсолютную свободу действий для Ходжа: «Руководствуйтесь собственными соображениями… ‹…› Я недостаточно знаком с положением дел на местах, чтобы осмысленно вам советовать, но поддержу все, что вы сочтете нужным предпринять» [30].
Всю зиму 1945/46 года военное правительство вело кампанию по подавлению и КНР, и поднимающих голову профсоюзов, которые считались очагом подрывной деятельности коммунистов. Однако в процессе этой борьбы уже назревала новая конфликтная ситуация. В приступе благонамеренного реформаторского рвения сразу после прибытия американцы сильно облегчили обременительные условия землепользования для крестьян-арендаторов – крайне популярный шаг – и сняли ограничения с торговли рисом. Традиционное избыточное производство риса всегда было опорой корейской экономики [31]. Но американцы своими мерами, пусть и принятыми из лучших побуждений, вызвали волну спекуляций и барышничества в невиданных для страны масштабах. Всего за год, прошедший с сентября 1945-го, цена бушеля риса взлетела с 9,4 иен до 2800. Чиновники сколачивали огромные состояния на контрабанде и спекуляции рисом. К февралю 1946 года пришлось не только отменить свободную торговлю рисом, но и ввести строгое нормирование. От крестьян требовали сдачи урожая по жесткой квоте, за исполнением следила местная полиция и чиновники.
Зимой 1945 года правившие в Южной Корее американцы уже не тешили себя иллюзиями, будто приближаются к созданию упорядоченного демократического общества. Они понимали, что руководят неспокойной, несчастной страной, в которой назревают серьезные беспорядки. Они видели, что жажда единства и независимости страны у корейцев сильнее любой другой идеологии и настроений. Они чувствовали, что бессистемная политика военного правительства, контрастирующая с последовательной, хотя и безжалостной социализацией, происходящей к северу от 38-й параллели, могла только усилить преклонение Кореи перед Советским Союзом и еще больше снизить популярность Америки. Шестнадцатого декабря Ходж отослал Макартуру в Токио пессимистичный доклад, который затем лег на стол президенту Трумэну. Краткое изложение ситуации, в которой он находился, Ходж подытожил так: «В сложившихся обстоятельствах, если не последует никаких корректирующих действий, я позволю себе рекомендовать всерьез задуматься о соглашении с Россией, обязывающем ее и США одновременно вывести войска из Кореи, чтобы предоставить корейцев самим себе и дождаться самоочищения страны посредством неизбежного внутреннего переворота» [32].
Ходж и его коллеги взваливали всю непомерную вину за свои трудности на русских – на проводимую под руководством Советов внутреннюю политику на Севере и на умелую подрывную деятельность на Юге. Американцы видели руку Москвы в целом ряде южнокорейских политических группировок. Но они сильно переоценивали и желание, и возможности Советов вмешиваться в дела на Юге в этот период. Коммунисты в обеих частях Кореи, безусловно, желали бы объединить страну под своим началом. Но и многие корейские некоммунисты, активно ратуя за объединение, вызывали у американцев неприятие – просто потому, что Ходж и его соратники полагали, будто иначе как под властью коммунистов объединение недостижимо. Американское военное правительство в Корее – как и его аналоги в других регионах мира в этот период – отказывалось видеть, что его собственные манипуляции консервативными силами ничем не отличаются в нравственном и политическом отношении от советского руководства коммунистическими объединениями в «советской» зоне. Либеральный взгляд на историю в конечном счете признает благотворность американского влияния на послевоенное политическое урегулирование в развитых странах, прежде всего европейских, оказавшихся под контролем Америки. Но в Корее, как и во многих других менее развитых странах, трудно было найти какое-либо перспективное антикоммунистическое руководство, обладающее преданностью идеалам и приверженностью приемлемым нравственным и политическим принципам, которые сделали бы его достойным поддержки Соединенных Штатов.
Двадцать седьмого декабря 1945 года Совещание министров иностранных дел трех союзных держав в Москве завершилось подписанием важного соглашения. Русские приняли предложение американцев по Корее: на следующие пять лет она переходила под четырехстороннюю «международную опеку», призванную обеспечить ее восстановление как независимого единого государства. Соглашаясь на опеку четырех стран, Москва