Да и пусть его, паразита! Кто ж его защищает-то так⁈ Вот что Саре знать хотелось бы! Но стоило ей в зеркало дорогое, ромского стекла, глянуть, как все неважно стало!
Лицо ее!
Лицо, которое холила и лелеяла она, которое лет на двадцать пять выглядело, которое обманывать людей позволяло… ужас, какие ожоги!
Не до Бориса ей! Себя бы спасти! А государя… потом она его в могилу сведет, лично поспособствует, сейчас же о себе подумать надобно!
До утра она с примочками провозилась, а когда обнаружила, что и порча ее к ней прицепилась, поздно было уж. Пришлось и ту врачевать, как могла она… хорошо въелось, в кровь, в кости… кто ж там рядом с Борисом такой сильный-то?
Ох, подставила ее Любава!
Ничего, Сара и это в счет включит, всем она все попомнит!
* * *
— Устёна?
Дернулся Борис, ровно ужаленный, и было отчего. Раскалился коловрат на шее, кожу обжег так, что казалось, след черный останется.
Ан нет…
Устя на кровати подскочила, на мужа только взгляд бросила, и спрашивать не стала ничего. За шею обняла, прижалась так, чтобы коловрат между телами их обнаженными оказался.
— Потерпи, любимый мой! Надобно так!
— Что случилось, Устёнушка?
Коловрат и сейчас жег, а уже не так сильно, чуть кожу припекал, ровно крапивой, вот Борис и полюбопытствовал. Устя глазами со сна хлопнула, рукой ресницы длиннющие потерла.
— Ох… это порча была, Боренька. На тебя ее наслать пытались, коловрат ее почуял, да и защитил тебя, как мог. А что больно было, не взыщи, силы для защиты твоей он из тебя потянул. Сейчас же он их тянет, а я восполняю, вот и не чувствуешь ты ничего дурного.
— Как это⁈ Устя, нельзя тебе…
Устя головой качнула, руки сцепила крепче — не оторвешь.
— Боренька, мы ведь иначе устроены. Когда силы любимому отдаешь, у тебя они вдесятеро прирастают, не мешай мне, не надо!
— Не больно тебе?
— Что ты! Сейчас уж нам обоим полегче будет, получит ведьма полной меркой, все зло ее к ней вернется.
— Почему так? Расскажи, Устёнушка?
Устя что знала, таить не стала.
— Боренька, коловрат этот — древний символ, да и волхв, что его делал, не из последних по силе. Может, даже единственный он такой… из старых, из оставшихся. Силу он сюда вложил щедро, оттого коловрат этот и от порчи тебя защитит, и от дурного взгляда… когда просто кто что недоброе подумает или бросит в сердцах, он такое не заметит даже, отразит просто. Вернется злое слово к своему хозяину, ровно заноза в пятку. А вот сейчас дело другое, сейчас ведьма порчу накладывала, вижу я, чую. Умная, сильная да хитрая. Не знаю, чего она добиться хотела, а только теперь все к ней вернется, тебе опасаться нечего.
— А тебе?
— А я осторожна буду, Боренька. Только я-то волховьей крови, у меня есть защита хоть какая, а тебе помощь надобна.
Борис и спорить не стал, понимал он, что Устя права, а сердце все одно свербело — как родную жену без защиты оставить? Любимую…
Или коловрат это был?
Нет, все уж в порядке… не обжигает даже. А слово сказано…
Любимую.
И отторжения оно не вызывает…
— Устёнушка…
— Да, Боренька?
Голову подняла, в самую душу посмотрела, и глаза у нее такие… сияющие.
— Люблю я тебя.
И из серых глаз слезы полились ему на грудь, ручьем просто… что за странный народ — бабы⁈
— Боренька… любимый мой! Умру без тебя!
Борис и слушать не стал эти глупости… умрет она! Вот еще!
— Иди ко мне, любимая!
А и то верно. Чего тянуть, ежели проснулись, ежели рядом сидят и голые… говорят, от любви дети рОдятся? Вот и проверить надобно…
Счастье ты мое…
* * *
Голуби быстро летают, весточки хорошо носят.
Магистр письмецо вскрыл, ногами затопал от ярости, едва не завыл, словно зверь лютый.
КАК⁈
Сам он ловушку готовил, с таким трудом все сделано было, покамест нашли, проверили, запечатали, чтобы не выбралась наружу хворь… напрасно все!
Вроде как принесли мощи к государю россов, он бы первой жертвой и стал, а потом — ни слова о них. Только стрелец один упоминал, что дом в лесу сожгли, и приказал государь там еще и землю посолить обильно, это уж всяко неспроста!
Как-то почуяли россы?
Могли, что магистр о них знает? Очень даже легко могли.
Что ж… когда
Тот план не сработал, надобно к следующему переходить. Корабли уж наготове, и законного правителя поддержат они, стоит только команду отдать.
И магистр уверенно потянул несколько тоненьких пергаментов, которые можно будет отправить с голубиной почтой.
Никому он их не доверит, сам напишет.
* * *
Эваринол о Россе думал.
Справедливости ради, на Россе тоже о нем думали. И когда б знал он, кто именно…
Сам бы пошел, да и приладил на осину петельку, оно и быстро, и не больно, так-то… ведь сильнее мучиться будет, куда как дольше да страшнее потом получится.
Велигнев в путь-дорогу собирался.
Котомку укладывал, невеликую, волхву много и не надобно. Посох есть у него, с ним и побредет по дорогам, а в котомке и есть-то пара смен белья, гребень частый, мешочки с травами — вот и все.
Тулуп да валенки есть у него, а как жарко будет, он и тулуп оставит, и лапти себе легко сплетет, а то и вовсе босиком пойдет, несложно ему. И сейчас бы пошел, да к чему такие вольности? Волхв он и зимой не замерзнет, и летом не запарится, только к чему на это силы-то тратить?
Силы — они на врага понадобятся, а для сугрева и шапку натянуть можно, чай, корона не упадет с головы, нету на ней короны. Вроде бы и на весну повернуло, а холодно пока, придет марток — оденешь семь порток, недаром так-то говорится.
Огляделся волхв, поклонился жилищу своему, попрощался.
Вернется ли он сюда — Род знает, а волхву не скажет. И на Россу — вернется ли?
Страшный ему противник достался, цельный орден рыцарский…. А и не таких волхвы упокаивали. Сами иногда головы складывали, ну так пожил он достаточно, потоптал травку зеленую. Смерть ему уж давненько не страшна, чего он не знает там?
Главное — Россу сберечь!
И ежели для того на чужую землю прийти надобно, так волхв