Любаву аж перекосило.
— Да чтобы чужой мужчина, до моей невестки дотрагивался⁈ Безлепие творишь, Устинья!
— Государыня Устинья Алексеевна, — Борис такие мелочи спускать и не собирался. Ерунда, казалось бы?
Ошибаетесь, сначала кажется, а потом и мало не покажется. Раз спустят, два спустят, на третий заплакать захочется.
— Все одно — не дозволю! — Любава руки на груди скрестила. Тут Борис настаивать не стал, тут его власти нет, чужая жена Аксинья, пусть что хотят, то и творят с ней.
— Хорошо, Любава Никодимовна, будь по-твоему. Но ежели по вашей неразумности скинет Аксинья ребеночка — строго спрошу, — Борис кивнул, скипетр погладил. Да и отпустил мачеху кивком. Та ушла, довольная, всего она сегодня добилась, чего хотела. А что укусить не получилось, ну и такое бывает. Случается…
Устинья на мужа посмотрела, из-за трона вышла, на колени рядом с ним опустилась.
— Боренька, когда дозволишь, я б и правда к Аксинье сходила.
— Прикажешь, да и приведут ее к тебе.
— С Федором, с няньками — мамками, с прислугой верной Любаве… сразу ведь не выгонишь всех, да половину и не за что. И не разберешься так-то, в один миг. Мне бы с ней один на один поговорить, подумаю я, как это устроить, когда не против бы будешь?
И с этим Борис согласен был.
— Делай, Устёна, как пожелаешь, твоя сестра, тебе и решать.
— Кажется мне, Боренька, что плохо Аксинье. И у меня душа за нее болит.
— Она сама того хотела, сама Федьке радовалась.
— Глупенькая она. Маленькая еще…
— Ты не намного старше, Устёна.
— А иногда кажется — на целую жизнь.
Боря жену обнял, к себе притянул, руку на животик положил. Покамест плоский, ничего не ощущается, но точно знал он — их уже трое. И так тепло на сердце становилось! Так радостно!
Его жена.
Его ребенок.
Есть ли большее для человека счастье? Для него — нету. Лучше он сам костьми ляжет, а их в обиду никому не даст! Никогда!
Устёнушка, счастье мое, нежданное-негаданное, сердце мое, жизнь моя…
* * *
— Магистр Леон де Тур?
Здоровяк, сильно похожий на быка, в алом плаще с коричневым крестом на нем, повернулся к мужчине, который его окликнул.
— Чего тебе?
— Магистр, прошу уделить мне время. Великий магистр меня знает.
Эти слова мгновенно решили дело в пользу незнакомца. А может, перстень с черным камнем, который тот с поклоном протянул магистру. Леон тут же приложил его к своему — и совпали камни точка в точку. Добро пожаловать, посланец.
Ежели ему доверяет САМ Великий Магистр… перед Эваринолом Леон преклонялся. Силу он уважал. Умом он восхищался, не понимая, как может хлипкий человек держать в повиновении столько рыцарей, как это вообще происходит, почему все прогнозы Великого магистра, все его слова, все расчеты оказываются верными… сам Леон мог предсказывать только на обычном, бытовом уровне.
К примеру, если он шел напиваться, то точно был уверен, что не остановится, и мог выложить заранее часть денег. Или заплатить вперед трактирщику, чтобы тот его с утра рассолом отпоил. Но так-то каждый может!
А предсказать, что в других странах случится?
Леон просто преклонялся перед умными людьми, понимая, что есть вершины, до которых ему, увы, не дотянуться.
Если этот человек может быть полезен Магистру Эваринолу — его стоит выслушать.
Если нет… он поплатится за свою дерзость.
Впрочем, Рудольфус Истерман мог ничего не опасаться, покамест он был полезен Ордену.
— Кто ты?
— Меня зовут Рудольфус Истерман. Мейр Истерман. Магистр не говорил обо мне?
— Говорил, — Леон уже с большим интересом поглядел на мужчину. — Он описывал тебя иначе, мейр.
— Это краска и другая одежда. Меня знают в Россе, к чему нам привлекать лишнее внимание? В таком виде проще.
— Ты состоишь в нашем ордене, мейр?
Руди пожал плечами.
— Как терциарий. Мир слишком крепко держит меня.*
*- терциарии — это явление есть в католичестве, человек, который обеты принял, а мир не покидает, прим. авт.
Леон кивнул.
— Это случается. Есть ли у тебя знак нашего Ордена, мейр?
— Знака магистра недостаточно?
— Более чем достаточно. Но я спрашивал о другом.
— Есть у меня и другое кольцо, но я не ношу его на виду эта тайна не для всех.
— Покажи.
— Прошу.
Перстень был знаком Леону, Магистр упоминал о нем, и выдавал такие перстни тем, кто выполнял для него задания в миру. Алый рубин, на нем коричневый крест из бронзы. У Леона тоже такой был, и где находятся секретные зарубки, он знал. Проверил пальцами, вернул перстень хозяину.
Протянул руку.
— Рад знакомству, мейр Истерман.
— И я, магистр. Прошу показать мне мое место на корабле, я готов отплыть в любую минуту.
— Вещи?
— У меня все с собой. Надеюсь, провизией меня обеспечат?
— Кусок мяса найдем, кубком вина не попрекнем, — ухмыльнулся Леон, которому это понравилось.
Дело, дело, все для дела, все для Ордена.
— Пойдем, мейр, я устрою тебя в каюте. Придется делить ее со мной и моим оруженосцем, надеюсь, ты не против?
— На борту — ты закон и право, магистр.
Леон хохотнул и хлопнул мейра по плечу.
— Идем.
Каюта оказалась крохотной, гамак жутко неудобным, а оруженосец… Руди порадовался, что перекрасил волосы и кожу. Оруженосец магистра донельзя походил на девушку. Тоненький, светловолосый, с нежным румянцем… тут все понятно, еще двое с особой дружбой.
Не то, чтобы Руди был против, он и сам тоже… вспомнить только его любовь несбыточную, боярина Данилу. Но — по доброй воле.
А с таким, как этот магистр… нет уж, увольте! Руди на такое не соглашался! Ему тоже блондины нравятся, и вообще…
Руди засунул свой рюкзак под койку, и кивнул юноше.
— Рудольфус Истерман. А ты, юный рыцарь?
— Я пока не рыцарь, оруженосец.
— Я не сомневаюсь, что говорю с будущей гордостью и славой ордена, — Руди и не особенно врал. Вот так, в особых друзьях многие начинали. Там и в рыцари выбивались, и ордену служили, и что? Магистру Родалю такое нравится, пальцами не тычут, а пробиваться так-то… сзади наперед, все же легче.
— Дэннис Линн, мейр.
— Рад знакомству, Дэннис.
— И я тоже, — взгляд оруженосца явно был… заинтересованным. Руди только зубами скрипнул, еще ему приступов