— Устя… когда получится — все для тебя сделаю.
— Сделай. Будь счастливой, Машенька. И я порадуюсь.
* * *
— Боярин, сможешь ли ты такое сделать?
Когда б сейчас кто боярина Данилу Захарьина увидел, не поверил бы себе.
Разве ж боярин это?
Бледный весь, трясется, глаза, ровно у жабы, выпучены.
— Да ты что⁈ Ты в уме ли⁈
— Что тебя так пугает, боярин? Тебе и надо-то самую малость сделать!
— Такое? Нет, не могу я. На такое — не пойду.
— Магистр сказал — должен будет.
— Ума ваш магистр лишился! Это ж верная души погибель! И не проси, и не умоляй. На такое — не пойду.
И так это было сказано, проси — не проси, уговаривай — не уговаривай.
Конец.
Ну, когда так…
— Жаль, боярин. Очень жаль, что не помощник ты нам.
Данила и ахнуть не успел. Тонкий стилет ровно вошел, уверенно, аккурат между ребер, к сердцу. Только и смог, что глазами хлопнуть — а потом и все. Темнота накатила, вниз потянула, куда-то…
Посланец Ордена равнодушно смотрел на мертвое тело.
Сейчас он уйдет. Просто не сию секунду…. Стилет забрать надо, а выдернуть — кровь брызнет, надо подождать пару минут.
Вот он и подождет.
Жаль, конечно, полезный боярин был. Да не он один у Ордена есть. А отпускать? После услышанного?
Не смешно даже. Неуж сам боярин не понимал, что так оно и бывает?
Шаг, второй, третий, потом бег, а потом и с обрыва. А не кинешься, так подтолкнут тебя.
Не согласишься? Уберут.
Потому как знаешь много, разболтать можешь много, а совесть для предателя и вовсе роскошь непозволительная. Смешно даже.
Душу погублю…
Если дело Ордена требует — и погубишь! И ничего страшного!
Если Магистр приказывает — слушаться надо, а не перебирать, тут могу сделать, там не могу… все ты сможешь. Вообще все.
А вот это сю-сю, му-му…
Ты не знал, куда пришел? На что соглашался?
Стилет был извлечен из раны, обтерт об одежду мертвеца и спрятан в потайной карман. Жаль его, хорошая сталь, витиеватая…*
*- аналог дамасской, прим. авт.
Тело боярина Данилы Захарьина осталось лежать в ничем не примечательном доме на окраине Ладоги.
Когда его найдут?
А вот это убийцу вообще не волновало. У него было другое задание.
* * *
— Илюшенька, приходи, куда обычно.
Илья и ждал этих слов, и радостно ему было, и боязно.
И решительно как-то на сердце.
Словно не к красивой женщине он шел, а в бой. Тяжкий, может, и без надежды на победу.
Но — шел.
Вот и комната потайная, вот и Маринушка, на подушках раскинулась, к себе его манит…
Илья как вошел, так и упал на колени.
— Не вели казнить, любимая, дозволь слово молвить.
Маринушка бровки точеные подняла.
— Что случилось, Илюшенька. Аль не люба я тебе?
— Люба! Как никогда люба! А только лгать я тебе не смогу, Маринушка, не насмелюсь. Отец меня женить решил, сговор устраивает. Простишь ли ты?
Царица задумалась.
— Женить? А на ком?
— На ком скажет. Я невесту, поди, и не видывал ни разу.
— Илюша, бедный… — ревнивые нотки в голосе ушли, успокоились, и Илья добрым словом сестру вспомнил. Устя посоветовала, умничка его родная…
— Я все твои слова помню, Маринушка, помню, сказала ты, что коли твой буду — то ничей более. Весь я в твоей власти, скажи, что мне сделать теперь? От невесты отказаться, отца ослушаться?
И это ему Устинья подсказала. Предложила — говори, пусть она за тебя решит. Ей то лестно будет, а как уж решит… там и смотреть станем.
Марина задумалась.
Илья так и стоял, голову вниз опустил. Ждал.
И почему-то так легче было.
Когда красота невероятная в глаза не била, когда не ранила, и мысли легче текли, и увереннее… почему так? Илья и сам себе на вопрос ответить не мог.
Так вот.
Шорох послышался рядом, Марина с кровати поднялась, одеяние набросила, шелками прошелестела.
— Огорчил ты меня, Илюша. Опечалил.
— Прости, Маринушка. Что прикажешь — то и сделаю.
Царица рядом прошлась, по голове погладила, ровно зверя ручного, ноготки шею царапнули…
— Послушный сын — радость для родителей. Ну, коли так… женись, Илюша. Когда отец тебя сватает?
— Сразу после поста, чтобы жениться можно было.
— Вот и женись. А я тебя после свадьбы позову. Может быть…
— Государыня!
— Поделом тебе! Вон поди, тебя проводят!
Марина в ладоши хлопнула, сенная девка появилась.
— Иди, Илюшенька. Иди отсюда…
Илья и пошел, голову повесив. А только…
Три дня назад еще, не ушел бы никуда. На коленях ползал, голову бы об стену разбил. А сейчас идет, вот… и помирать не собирается.
Зато шепот сестры мерещится.
— Иди, Илюшенька. Все хорошо будет, я знаю. Даже коли кричать будет — терпи. Обойдется. Хуже, как обиду затаит, да мстить примется. Тогда все наплачемся.
Умна у него сестренка. И как он раньше про то не догадывался?
* * *
— Мишенька, радость моя!
— Ксюшенька! Птичка моя райская, яблочко спелое…
Каких только слов парень для девки не найдет. Особливо, когда не люба она ему, а только надобно, чтобы она послушала, да сделала, как велят.
Аксинья про то не догадывалась, слушала, как музыку.
— Мишенька, меня в палаты царские не пускают. Не берут с собой.
Вот и ладно.
Нужна ты там, как прошлогоднее… гнилое яблоко.
Но вслух Михайла то не сказал.
И обнял, и приласкал, и погладил, и успокоил.
— Ксюшенька, неужто ты на сестру родную управы не найдешь? Ты у меня умница, все у тебя получится… сделай вид, что одумалась, поняла все… вот и видеться чаще сможем!
Аксинья закивала.
Михайла довольно улыбался.
Вот ведь дура набитая… но и польза от нее есть. И он все про свою красавицу любимую знает. И царевичу расскажет, что тому надобно. А царевич слушает, радуется, Михайлу приближает…
А рядом с царевичем — выгодно. Приятно рядом с ним, сытно, спокойно… да и просто так в палатах царских побывать…
Михайла уже пару сенных девушек в тихий уголок затащил, а почему нет? Коли бабы тают от красивого наглеца? Пользоваться надобно!
А еще….
Разные ведь случаи бывают.
Где монетку прихватишь, где камушек, а места, чтобы добычу сбыть, парень и так знал хорошо. Пусть пятую