Что делать?
Как быть?
Молюсь я усердно, но матушка Жива молчит. Она для меня все уже сделала, теперь мне выбирать, мне решать. А что я могу?
Могу хотя бы попробовать сделать двоих людей чуточку более счастливыми. Завтра же.
Мне счастья не выпало? Ну так я для других постараюсь.
* * *
Федору этой ночью спать особо не пришлось.
— Мин жель, у меня новости плохие.
— Неладно что? — выглядел Истерман уныло. Фёдор поневоле обеспокоился.
— Я сейчас из Пыточного приказа. Рассказал тать, что наняли из подворье Заболоцких поджечь. А когда загорится оно — найти девку с рыжими волосами и зарезать ее. Две там будут — так обеих, для надежности. Чай, в суматохе и не заметит никто…
Фёдор так кубок кованый сжал — серебряная ножка покривилась.
— КТО⁈
— А вот заказчика они и не знают. Пили в кабаке, подсел человек, а какой он? Да кто ж знает… из-под капюшона борода седая, да пришептывал странно, вот и все приметы.
— Найти! — рыкнул Фёдор. — Я с него шкуру сам драть буду…
— То понятно, мин жель, а с кого драть-то? Может, и борода та прилеплена, и не мужик то, а баба… всяко могло быть. Наемник, Бровка его кличут, и сам не понял.
— Что за кабак? Пусть ищут!
— Понятное дело, мин жель. Искать будут, а найдут ли?
— Так что ж делать? Сегодня поджечь хотели, а завтра? На улице встретят, она и ахнуть не успеет!
— С батюшкой ее поговорить. Боярин Заболоцкий небогат, а вот ты помочь тому горю можешь. Охрану какую у брата попросить… не стрельцов, конечно. Так, чтобы не видел никто… Самой Устинье объяснить, что одной ей впредь никуда выходить не надобно, только с сопровождением. Сделать-то можно, делать надобно.
Фёдор постепенно успокаивался.
— Сделаю, Руди. Твоя правда, так и надобно.
— А уж как отбор пройдет, да ты ее своей невестой назовешь, там всяко проще будет. Никто уж на нее косо не посмотрит.
Фёдор кивнул.
Про порчу никто из них и не знал, не сказал боярин. Была холопка — и нет ее. И все тут.
Руди, конечно, честным с Фёдором не был. И отбор сам, и потом, что будет… да убрать Устинью захотят, чего тут сложного? Это в любой стране так. И травят соперниц, и наемников подсылают, и главное-то что?
Что ничего от того не изменится. Отравишь ты соперницу — и что? Тут же мужчина на тебя и запрыгнет? Размечталась… да десяток причин найдется, сорок других баб, а коли и сложится у тебя все, так потом намаешься. Руди и не такие истории знал.
Видел, слыхивал, в иных и сам участвовал. А уж сколько при королевском дворе интриг… даже не за внимание короля! За ШАНС обратить на себя его внимание. Просто шанс. А уж как получится… да Бог весть! Но кто ж это дуракам разъяснит? Некоторым хоть кол на голове теши, толку не будет. Разве что топор затупится.
Это только первые ласточки, а сколько их будет еще! Представить страшно.
Но Фёдору Руди про то не сказал. Ни к чему ему такие знания. Не надобно.
* * *
Стон и вой стоял в палатах царских.
— ДАНЕЧКА!!! БРАТИК МОЙ ЛЮБИМЫЙ!!!
Кто б царицу упрекнуть осмелился?
Горевала она искренне, на тело брата кидалась, платок сбился, кудри каштановые, получедые, рассыпались, слезы потоком лились.
— ДАНЕЧКА!!!
Что хочешь скажи про Любаву.
Стерва она, гадина редкостная, и жалости в ней, как на гадюке шерсти, но братика любила она всей душой.
Сына — да брата, больше у нее общей-то крови ни с кем и не было.
А тут…
Даже Борис мачеху пожалел, по плечу погладил.
— Убийцу искать будем, царица. Авось, не останется ворог безнаказанным.
— Убийцу?
— Заказчика. Рука — что? Посмотрел я рану, такое абы кто не сделает, такого человека разве за большие деньги наймешь.
Царица снизу вверх посмотрела. Красивые у нее глаза, даже сейчас красивые.
— Боря… — дрогнул голос, изломался. — Найди татя! Век должна буду! Не прощу, никогда не прощу… род прервался!
Борис промолчал.
А что можно мачехе сказать? Хоть и не любил он ее, да жалко! Боярина Данилу?
Нет, не жалко. Было в нем что-то такое… гадковатое, липковатое. Не нравился он Борису никогда. Вроде как и сверстники, а дружбы не было. Хотел отец, чтобы Данила в свите Бориса оказался, да наследник резко против был. Так и затихло…
Данила за Истерманом таскаться принялся… вот кого расспросить, кстати!
А Любаве что скажешь?
Род прервался? Кто ж тебе мешал-то, дурища? Давно б женила брата, не ослушался б.
— Когда незаконное дите у него найдется, о котором точно известно — разрешу ему род продолжить. Прикажу взять, воспитать — не прервется род твой, государыня.
Любава кое-как на колени встала, взяла руку Бориса, губами коснулась. Впервые, за столько лет…
— Яви милость, государь. Сама расспрошу, как найду, тебе скажу.
— И заказчика поищем. Не оставлю я это дело. Может, не в один год, но сыщем супостата.
— Благодарю, государь.
Сейчас Любава не лгала. Перед лицом смерти все забылось. Куда и неприязнь к пасынку делась?
Найдет он татя, точно найдет!
Любава ТАК хотела в это верить… она просто — верила.
— Патриарха прикажу позвать, пусть сделает все, как дОлжно…
— Я уже тут, государь.
Многое о Макарии сказать можно бы. И въедлив, и фанатичен, и сварлив без меры…
Но долг свой он четко знал. К царице подошел, встать помог, обнял ее…
— Не плачь, чадо, душа его нынче у Престола Господня…
Любава зарыдала уже на плече патриарха, а Борис решил, что сие не отступление, а военный маневр. И ретировался.
Поговорить, правда, с Истерманом. Вот кто может знать больше о Даниле.
* * *
Боярин Заболоцкий к обеду только-только глаза продрал. Тяжелая ночь выдалась.
Это Устинья сделала самое умное, что могла — пошла, да и спать легла. А вот боярину солоно пришлось.
Сначала лекарь Михайле рану зашил. Потом перевозить его запретил, рану тревожить, хотя бы дня три. Пришлось его на боярском подворье устраивать, а к царевичу — а кого тут отправишь? Чай, царевич, не абы кто.
Пришлось заботы о раненом боярыне поручить, а самому ехать.
Царевич тоже дома не сидел нашелся на лембергской улице, у Истермана в гостях. Ему боярин