Но главная находка ждала его на обороте свитка. В самом углу, на чистом поле, стоял свежий, чёткий оттиск личной печати Макимуры. А вокруг него — столбцы едва заметных, нанесённых острым шилом, цифр и дат. Советник, видимо, в момент расчётов с агентом Фудзиты за найм клана Кагекава, не нашёл под рукой черновика и использовал обратную сторону своей драгоценности, чтобы сделать быстрые пометки. Его тщеславие заставило его хранить доказательства своего предательства рядом с тем, чем он больше всего гордился.
Сердце Дзюнъэя забилось чаще. Это было оно. Неопровержимое доказательство.
Он не стал забирать свиток. Его пропажа сразу бы спугнула Макимуру. Вместо этого он достал из потайного кармана крошечный футляр с инструментами: тончайшие кисточки, баночку с тушью, листы рисовой бумаги, тоньше лепестка. Работая при слабом освещении, он сделал несколько идеальных прорисовок шифра и, что самое важное, оттиска печати. Его пальцы не дрогнули ни разу. Это была ювелирная работа, венец его обучения в Долине Тенистой Реки.
Именно в этот момент снаружи, за дверью покоев, раздались шаги и довольный голос самого Макимуры.
— …и поставьте клетку вот сюда, на стол! Я хочу наслаждаться его пением во время работы!
Дзюнъэй мгновенно задвинул картину на место, сам оставаясь внутри, замер, погасив свой крошечный светильник. Он прильнул к стене в самом тёмном углу алькова, слившись с тенями.
В комнату вошёл Макимура. Он нёс изысканную золотую клетку, внутри которой сидел крупный зелёный сверчок.
— Великолепно! Просто великолепно! — восхищался советник, ставя клетку на стол. — Послушайте эту песню! Музыка успеха!
Сверчок, как бы в ответ, издал серию громких, пронзительных трелей. Звук разносился по тихой комнате, ударяясь о стены. Макимура заслушался.
Для Дзюнъэя же этот стрекот был подобен ударам барабана, возвещающим о его поимке. Он не мог пошевелиться. Любой шорох был бы немедленно услышан. Он стоял, затаив дыхание, в темноте, пока советник наслаждался «музыкой успеха», которая могла в любой момент обернуться маршем его ареста.
Прошло десять мучительных минут. Наконец, Макимура, напев себе под нос, вышел, запирая за собой дверь.
Дзюнъэй выдохнул. Он бережно спрятал драгоценные прорисовки и так же бесшумно, как и появился, покинул логово советника. У него было всё необходимое. Теперь нити паутины, сплетённой Макимурой, вели прямиком к его собственной гибели.
* * *
Вечерние тени удлинялись, окрашивая кабинет Такэды в цвета меди и золота. Воздух был спокоен, почти торжественен. Именно в такой обстановке даймё приказал пригласить к себе советника Макимуру для «неформальной беседы о насущных вопросах управления».
Макимура вошёл с видом человека, обременённого важными заботами, но с едва скрываемым торжеством в глазах. Он видел, как «слабеет» его господин, и уже ощущал себя фактическим правителем Каи. В углу комнаты, неподвижный, как статуя, сидел слепой монах-комусо. Макимура не удостоил его даже взгляда.
— Макимура-доно, — начал Такэда, его голос был усталым, но дружелюбным. Он указал на подушку напротив. — Прошу, присаживайтесь. Эти беспокойные недели выявили некоторые… нестыковки в отчётах о снабжении армии. Как человек, взявший на себя этот груз, не могли бы вы прояснить?
Беседа началась с невинных вопросов о тоннах риса, бочках соли, количестве новых копий. Макимура, готовый к подобному, отвечал гладко, цитируя цифры с лёгкостью опытного управленца. Но вопросы Такэды становились всё более точными, всё более неудобными. Он спрашивал о конкретных датах, о переводах средств через определённых менял, о странных задержках поставок, которые совпали с пиком «неудач» на границе.
— Уверен, это просто канцелярские ошибки, господин, — голос Макимуры начал терять уверенность, в нём появились металлические нотки. — Беспорядок во время кризиса… Вы же понимаете.
— Понимаю, — тихо согласился Такэда. Его взгляд стал тяжёлым, как свинец. — Но я не понимаю вот чего. Как канцелярская ошибка привела к тому, что карты дислокации наших войск оказались у клана Кагэкава? Карты, которые могли видеть лишь вы да я.
Комната замерла. Макимура побледнел.
— Это… это чудовищное обвинение! Клевета! — он вскочил на ноги, его пальцы судорожно сжались.
В этот момент Такэда молча кивнул в сторону комусо.
Раздался лёгкий щелчок. Плетёная корзина-тэнгай была снята. С подушки поднялся Дзюнъэй. Его лицо было бесстрастным, глаза смотрели на Макимуру с холодной ясностью.
— Пятнадцатый день месяца быка, — его голос был ровным, безжизненным, как чтение погодного отчёта. — Перевод в десять золых кобанов через менялу Годзаэмона в приграничный городок Итикава. Двадцатое число — передача через того же менялы сводки о передвижении третьей когорты. Сумма — пятнадцать кобанов. Все операции подтверждены вашей личной печатью.
Он медленно развернул листок тончайшей рисовой бумаги с идеальной прорисовкой той самой печати.
Макимура смотрел на него с открытым ртом, его лицо исказилось гримасой чистого, животного ужаса и ненависти.
— Ложь! — закричал он, его голос сорвался на визг. — Подлог! Это всё подстроено! Этот… этот выброшенный щенок! Убийца в маске! Он всё подделал!
— Печать можно подделать, — согласился Дзюнъэй, не повышая голоса. — Но лишь до степени идеального сходства. Ваша печать имеет уникальную щербинку на крыле дракона, полученную, когда вы уронили её три года назад во время пира. И она здесь. — Он ткнул пальцем в прорисовку.
Макимура замолк. Его дыхание стало частым и прерывистым. Он был в ловушке, и он знал это.
Такэда поднялся. Он казался выше, могущественнее, чем когда-либо. Вся его «усталость» испарилась.
— Ты не просто предатель, Макимура. Ты глупец. Ты вёл бухгалтерию своего предательства на обороте бесценного свитка, словно хотел любоваться своим коварством, как произведением искусства. Ты превратил своё тщеславие в петлю на своей шее.
Он сделал паузу, давая словам достигнуть цели.
— Ты служил мне долго. За это ты получишь ту же милость, что и твой покойный друг Фудзита. Ты совершишь сэппуку. Сегодня. Тихо и без лишних глаз. Твоё имя будет вычеркнуто из хроник. Твоя семья будет лишена всего и изгнана, но их жизни я пощажу. Таков мой приговор.
Макимура не стал больше сопротивляться. Вся спесь и надменность ушли из него, оставив лишь пустую, дрожащую оболочку. Он молча кивнул, его глаза были пусты. Двое стражей, появившихся словно из ниоткуда, повели его прочь.
Когда дверь закрылась, в кабинете воцарилась тишина. Такэда тяжело опустился в кресло.
— Вот теперь, — выдохнул он, — операция завершена. Два хвоста у одного змея отрублены. Внешний и внутренний. Теперь мы можем спать спокойно. По крайней мере, до следующего змея.
Он посмотрел на Дзюнъэя, который снова казался измождённым после ночей слежки и напряжённого противостояния.
— На этот раз, — сказал Такэда, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая, почти отеческая улыбка, — я полагаю,