— Тогда я отойду, распоряжусь, ну и Федю позову. Из наших только он один и остался.
— Ага, — кивает головой Емельян. — А я пока стол организую.
Идём вместе с комиссаром, по пути обсуждая животрепещущие вопросы. Так что придя под навес, достаю из вещмешка банку тушёнки и ставлю на стол, объяснив бойцам, что это для приготовления совместного ужина, видимо праздничного, так как я увидел, как загорелись глаза комиссара отряда, когда этих банок стало целых шестнадцать. Очнувшегося Махмуда сразу определили в медпункт, ну и всех остальных распихали по землянкам. В общем, забрав все свои вещи, оружие и прихватив дядю Фёдора, как Винни Пух с Пятачком идём в гости.
Когда мы вошли в землянку, стол был подставлен длинной стороной к нарам и накрыт. Снимаю ремень, телогрейку и карабин, и вешаю всё на вешалку справа от двери. Там же в закутке стоит любимая игрушка Малыша — пулемёт МГ-34 и несколько трёсотпатронных коробок с лентами. Несколько ящиков с патронами стоят также и под нарами. Потом достаю из вещмешка сало, банку консервов и буханку хлеба и присоединяю к натюрморту, созданному хозяйкой. Сидящий во главе стола Малыш, невольно глотает слюнки и идёт обниматься с дядей Фёдором, ну а я с Машей, больно мне нужно с бородатыми мужиками обниматься, когда такие женщины рядом. Боевая подруга Емельяна кажется стала ещё статней и красивее, и то ли мне показалось, то ли на самом деле, но грудь у неё ещё больше налилась и потяжелела, а бёдра чутка расширились.
После всех обнимашек, пока Маша нарезала сало и хлеб, Емельян по хозяйски распечатал банку с тушёнкой и, щедро плеснул в три кружки из четвертной бутыли с самогоном.
— Ну, за встречу! — произнёс первый тост он.
Чокнулись, выпили, закусили. И не просто закусили, а можно сказать ополовинили миски, котелки и чугунок с варёной картохой. И если мы с Федей налегали на домашнюю снедь: солёные огурцы, грузди, квашеную капусту, варёную картошку и лук, ну и сало, как без него. То хозяева застолья предпочитали тушёнку и хлеб с салом, ну и Машуня трескала огурцы, аж за ушами трещало.
— А што, комиссара ждать не будем? — Запоздало прошамкал с набитым ртом я.
— А он всё равно не пьёт, да и язва у него, а каши у нас нет, потому и задерживается, не хочет нашему разговору мешать. — Отвечает Малыш и наливает по второй.
После выпитого и съеденного начался неспешный разговор про наши бои и походы, ну и про житьё-бытьё отряда товарища Бороды, ну и естественно про все подвиги, только где-то я это уже слышал. Всё дело чуть не испортил вошедший с мороза комиссар, который начал ворчать про недопустимость пьянки в военное время и разложение боевой дисциплины командиром отряда. Вот только Малыш его быстро осадил.
— Ты не ворчи, Матвеич. А присядь лучше с моими боевыми товарищами, да послушай, что они говорят. Мы с ними в своё время таких дел наворотили и столько фашистов уничтожили, что не сосчитать. На ка, лучше выпей с нами, — плескает Емеля ему почти полную жестяную кружку. В наши как обычно, грамм по сто.
— Выпьем за товарища Сталина! — встаёт Малыш со своего места и произносит тост. Мы тоже повскакивали с нар. Так что пришлось комиссару выпить до дна. Оказывается, что на халяву, да ещё за товарища Сталина — пьют даже язвенники и трезвенники. После третьей мне захорошело настолько, что душа как обычно потянулась к прекрасному. Машуля по какой-то своей надобности вышла, так что оставалось только спеть, и я затянул.
Чёрный ворон, чёрный ворон
Что ты вьёшься надо мной?
Ты добычи не дoждёжься
Чёрный ворон, я не твой!
Слова мы когда-то совместными усилиями вспомнили, поэтому я надеялся допеть до конца.
Что ты когти распускаешь
Над моею головой?
Иль добычу себе чаешь?
Чёрный ворон, я не твой!
Иль добычу себе чаешь?
Чёрный ворон, я не твой!
После второго куплета ко мне присоединился дядя Фёдор и мы продолжили уже вдвоём.
Завяжу смертельну рану
Подарённым мне платком,
А потом с тобой я стану
Говорить всё об одном.
Полети в мою сторонку,
Скажи маменьке моей,
Ей скажи, моей любезной,
Что за родину я пал.
Тут уже не выдержал и Малыш, так что заканчивали мы втроём.
Отнеси платок кровавый
К милой любушке моей.
Ей скажи — она свободна,
Я женился на другой.
Ей скажи — она свободна,
Я женился на другой.
Взял невесту тиху, стройну,
В чистом поле под кустом.
Обвенчальна была сваха
Сабля вострая моя.
Калена стрела венчала
Среди битвы роковой.
Вижу, смерть моя приходит, —
Чёрный ворон, весь я твой,
Вижу, смерть моя приходит, —
Чёрный ворон, весь я твой…
Закончив с пением я услышал, что кто-то всхлипнул неподалёку и, оглядевшись, увидел Машу, которая вытирала уголком накинутого на плечи, красивого расписного платка, слёзы, капавшие из глаз.
— За талант. — Произнёс очередной тост Малыш, снова щедрой рукой плеснув в наши кружки.
— За боевое братство. — Поддержал его я своим тостом. Снова выпили, закусили, обнялись через стол.
— Емельян, а ты как тогда из той баньки-то выбрался? — Задаю я давно интересующий меня вопрос. — Ты ведь в ней до последнего сидел, пока сруб по брёвнышкам не раскатали.
— Стрелял до последнего, — пьяно ухмыльнулся Малыш. — Только шиш им, а не Емеля Малышкин. Мы же не только трубу разобрали, мы тогда ещё и лаз под срубом прокопали, прямо в сливную яму. Вот в этой яме я до ночи и просидел, а потом в лес уполз. На одних руках полз. Ноги отказали, еле из этой ямы с водой выбрался. А в лесу вообще чуть не замёрз. Встать и идти не могу, ползти не знаю куда, забился в какую-то щель, листвы на себя нагрёб для тепла, там и сидел, пока Машин Филька меня не нашёл. А потом они уже вместе меня на волокуше тащили до старого кордона, а дальше уже Маша меня выхаживала. — Ласково смотрит он на жену.
После этих слов, бутыль с самогоном Малыш убрал, а на столе появился пузатый самовар. Так что дальнейшие наши разговоры и песнопения велись под настоянный на травах чаёк, с мёдом и лесными орехами. Ну и комиссар нам почти не мешал, он мирно спал, положив голову в пустую тарелку, иногда подпевая сквозь