— Гараж как корпорация не видит смысла конфликтовать, но естественно ответит в случае агрессии…
— Отлично, — довольно кивнула Глория, а на мой вопросительный хмык пояснила: — Агрессия от них гарантированно будет. Марк.
Ну-у-у… скажем так, высоко вероятно будет, учитывая особенности этой корпорации. Ну и вопрос «сорваться и подорвать к чертям что-то у Коршуна» не поднимался, хотя Глория время от времени устраивала им небольшие диверсии в одиночку. Из любви к искусству, и чтобы не расслаблялись.
Однако вопрос «премии» от неё… впрочем, сейчас спрошу и узнаю.
— И какую же?
— Твое время, конечно. На остаток сегодняшнего дня.
— Хм-м-м… но у нас…
— Марк, у нас постоянно что-то случается. И я знаю, что ты занят, почему и спросила. Так что — желаю премию!
— Хорошо, — не стал я вздыхать вслух.
Довольно… непонятная, возможно даже в чём-то неприятная ситуация, хотя чёрт знает. Ну в том смысле, что выделять время супруге время в качестве «премии» за в общем-то вполне полезную работу на корпорацию… Но не откажешь же! И дел действительно столько, что её просьба скорее оптимальный выход из сложившейся ситуации.
Ну а дела… да подождут, посплю поменьше, решился я.
А через полтора часа мы с Глорией сидели в ложе Императорского Оперного Театра. А я мысленно благодарил все неопределённости, что не Драматического. Согласиться я уже согласился, но драматический — это же реально кошмар, особенно для менталиста!
А Оперный… Он был настолько наигран и пафосен, не стараясь при этом выглядеть реальностью, как делали в Драматическом, что это было «не багом, а фичей». Да и голоса встречались действительно удивительные.
Ну красивые — это так, субъективная оценка, хотя, в общем, мне нравилось. Но некоторые реверберации, сила звука… Я даже погрузился в золотые схемы, пытаясь понять, как они такое выводят.
Но схемы пасовали, выдавая невозможность звукоиздавания человеческими связками подобной силы, тембра и продолжительности. Так что либо у певцов тут Дар, либо я что-то недостаточно знаю про людей. Потому что схемы, проверено, оперируют имеющейся у меня информацией.
Довольно забавно, но вытащившая меня сюда Глория получала от оперы несколько меньшее удовольствие, чем я. То есть не страдала, конечно, но не испытывала восторга, а время от времени — недоумение.
— Тебе тут нравится? — решил уточнить я.
Всё же я к ней был не только рационально-благожелательно, но и эмоционально расположен. Так что вопрос её комфорта меня искренне интересовал.
— Я… — выдержала паузу Глория. — Не знаю, Марк. Как-то ожидала чего-то большего, наверное.
— Хм?
— Родители очень любили оперу, но меня с собой не брали. Наверное… детское восприятие, — не слишком счастливо улыбнулась она. — Но тут действительно неплохо. А тебе нравится?
— Если выбирать, где проводить время…
— То ты выберешь мастерскую. Горелки для романтичной обстановки и звук работающих механизмов, — хихикнула Глория.
— Да, — не стал спорить я. — Но в качестве музыкального сопровождения оперная ария вполне может подойти. Даже петь там могут, — задумался я. — Хотя акустика у мастерской явно похуже. И главное, чтобы в сторонке стояли и не мешали работать!
Глория негромко рассмеялась — что и неплохо. А я… чёрт знает, тут я даже сам не знал, шутил или нет. Вроде бы и «да», чтобы поднять ей упавшее от воспоминаний настроение. Но с другой стороны — в каждой шутке есть только доля шутки. И в этой шутке доля была совсем небольшой.
Кстати, с тренировками контроля у нас было… Ну сложно, прямо скажем. Хотя, безусловно, не безрезультатно, причём как для Глории, которая стала несколько эмоционально стабильнее. Так и для меня, частично начавшего хоть как-то понимать ту часть человеческой психики, которая крылась под разделом «Женщины».
Ну там всякое эмоциональное восприятие-оценка, причём не только от отсутствия внутренней дисциплины, или намеренно развитое, как у всяких там артистов и прочей подобной публики, а «прошитая» природой в двойной икс-хромосоме. То есть личность формируется с ней, и потом она становится частью личности, что менять становится просто бессмысленно и даже вредно.
Ну и сложности с тренировками контроля проистекали как раз из этого же. То, что я личностно воспринимал как важный фактор, точку фокуса для транса, для Глории выходило само собой разумеющимся, а то и вовсе ерундой. Ну и наоборот тоже бывало. Так что учились мы с ней вдвоем и, подозреваю, не будь мы оба менталистами, чёрта с два у нас бы вообще хоть что-то вышло.
Так что мы слушали постановку «Эскилевой могилы», ну и негромко переговаривались, в основном о пустяках. Благо либретто было нам обоим прекрасно известно, так что прерывали беседу мы лишь на ариях.
Ну а к концу первого акта, в антракте, мы направились перекусить: как выяснилось денёк у нас обоих выдался тот ещё, так что мы даже толком не завтракали, не говоря о прочем. И, несмотря на роскошную обстановку, скажем прямо: оперным поварам до Похлёбкина расти и расти, да и вряд ли дорастут.
Впрочем — съедобно, а Глория меня сюда не питаться позвала. Так что после перекуса мы направились было в зал… Но дорогу нам преградил пожилой мужчина в старомодном, но роскошном фраке, с имперскими орденами и выпученными глазами. Отсвечивали в свете люстр и ордена, и глаза примерно с одной интенсивностью, так что были, в общем, равнозначными деталями облика.
И ладно бы только этот старик — его и обойти можно, в конце концов. Но он возглавлял десяток представителей службы безопасности Имперской Оперы. Несмотря на несколько театральный вид (что как бы местом их службы немножечко оправдано), подо всякими лампасами и прочими финтифлюшками скрывалась неплохая броня, оружие.
Да и сами оперные безопасники были, судя по всему, из ветеранов — то ли армии, то ли спецназа, чёрт знает. Но опытные дядьки, хотя на текущий момент пребывающие в затруднении.
А старик протянул руку, невежливо указал на Глорию и буквально пропел:
— Взять её! — причём на его физиономии пробежали эмоции гнева, отвращения… как и в эмофоне.
То есть этот старик, судя по виду и орденам — видимо, какой-то высокопоставленный чиновник Имперской Оперы, играл и не играл одновременно.