Василий Лебедев улыбнулся. В этот момент он ощутил невероятную гордость и за Российскую империю, и за её армию, и за императора Дмитрия Романова.
Глава 21
Дарницкий Владислав Романович успешно смог сбежать из Российской империи и сейчас находился в резиденции своего друга — Амосова Петра Николаевича. Барон Амосов каждый год приезжал в Испанскую Конфедерацию на зимовку, и в этом году даже обострившиеся отношения между странами его не остановили. У его жены было заболевание лёгких, и теплый морской воздух помогал ей восстанавливаться. И так год за годом, только этими поездками и спасалась семья.
В Испанской Конфедерации было совсем немного русских аристократов, поэтому Владислав Романович был рад найти компанию, которая говорит на его языке.
Бароны сидели на веранде, солнце лениво клонилось к закату, освещая небосвод своими яркими лучами. Вокруг стояла умиротворяющая атмосфера.
Сперва разговоры были непринуждёнными. Владислав Романович расспрашивал друга о здоровье его жены и об обучении детей.
Они были ровесниками — обоим по сорок три года. И дружили ещё со времён учебы в академии. Вернее, тогда они тесно общались, а вот во взрослой жизни общение свелось к минимуму.
— Не жалеешь о том, что всё бросил? О том, что принял участие в провалившемся заговоре, из-за которого тебе пришлось сбежать? — внезапно спросил Пётр Николаевич у друга.
Владислав Романович с ответом не спешил. Он ненадолго задумался и понял — не о чем тут жалеть. Он решил ответить честно.
— Нет. У меня всё хорошо. До этого я был обычным бедным аристократом, а теперь у меня денег и ресурсов хватит на сто лет безбедной жизни, если не больше. Я сумел вывести все активы заграницу, а потому оно того стоило, — Владислав Романович поднял бокал красного вина, а затем отпил глоток дорогого напитка. — Хотя знаешь, кое о чём я всё-таки жалею.
Пётр Николаевич с любопытством слушал. Друг почему-то нахмурился. Но Владислав Романович считал, что это зависть. Ведь ему не удалось поучаствовать в мятеже.
— Жалею, что не получилось поставить своего императора, — широко улыбнулся барон Дарницкий Владислав Романович.
Друг хмыкнул, сложил руки на груди и спросил:
— А ты думаешь, что другой государь сможет привести империю к процветанию и успеху?
Услышав это, Владислав Романович рассмеялся.
— Мне всё равно. Какая разница, кто сидит у трона? Это не влияет на мое благосостояние. Я другие цели преследовал, сам понимаешь…
Во взгляде Петра Николаевича проскользнуло осуждение. Владислав Романович должен был догадаться, что его друг явный патриот, раз до сих пор не перебрался за границу. Он мог бы круглый год жить в Испанской Конфедерации, но вместо этого каждый раз возвращался в Российскую империю.
— Понимаю, — кивнул он. — А ещё хочу сказать, что рад тебя видеть.
Владислав Романович не понял: в голосе прозвучала радость или ирония? Он надеялся, что первое. Барон Дарницкий не так хорошо разбирался в людях, как прочие аристократы. Ему с детства было тяжело понимать эмоции других. Но основы, которые помогали в деловых переговорах, он выучил.
— И я рад, что встретились, — легко ответил Владислав Романович и снова поднял бокал.
— Мы с тобой двадцать лет не виделись, и пожалуй… Это наша последняя встреча. Видеть тебя я, наверное, больше не хочу, — теперь печаль друга стала очевидна. — По старой дружбе помогу: документы, которые ты просишь, будут готовы, и на этом всё.
Пётр Николаевич поднялся из-за стола.
— А сейчас попрошу тебя вернуться в отель. Сообщу, когда всё будет готово.
Владислав Романович кивнул и поднялся. Спорить он не собирался. Он знал, что если человек в тебе разочаровался — этого так просто не откатить назад. Барон Дарницкий не ожидал, что его откровенная история вызовет у друга настоящее презрение. А именно это он увидел во взгляде Петра… Владислав Романович навсегда запомнит этот взгляд.
Пожалуй, о потере друга он будет жалеть даже больше, чем о предательстве своей страны.
— Прощай, — бросил Владислав Романович и направился к выходу.
Он отгонял от себя тревожные мысли. Пускай от него отказался друг, зато деньги остались. И теперь можно жить в своё удовольствие.
У выхода ждала машина с водителем. Владислав Романович присел на заднее сидение.
— Куда едем, господин? — спросил водитель на испанском.
— В отель «Вечерний прилив», — сухо ответил Владислав Романович, провожая взглядом дом своего бывшего друга. Больше он сюда никогда не вернётся.
— Конечно! Довезу с ветерком! — рассмеялся водитель, и машина тронулась с места.
Владислав Романович обратил внимание, что водитель ведёт себя как-то странно. Когда он возил его сегодня по другим делам, то постоянно молчал.
Автомобиль проехался по узким улочкам и выехал на трассу. Начал ускоряться.
— Мы не торопимся, — напомнил Владислав Романович.
Но водитель не ответил… Автомобиль набирал дикую скорость. У барона внутри всё сжалось от такого поворота событий.
— Куда гонишь? — громко спросил он.
— Вон там пропасть, кстати, очень глубокая, — насмешливо ответил водитель. — Нам туда!
Когда мужчина обернулся, Владислав Романович понял, что это не его водитель…
— Стой! — прокричал он. Но приказ был проигнорирован.
Скорость уже перевалила за двести километров в час. Из машины прыгать в таких условиях — чистое самоубийство.
— Какого фига!!! Ты же тоже разобьёшься! — в панике заорал барон.
— Арлекин — и разобьётся? Не смеши, — усмехнулся водитель. — Арлекин рождён, чтобы летать!
Водитель рассмеялся во весь голос, и машина полетела в пропасть! Владиславу Романовичу ничего не оставалось, кроме как вцепиться в кресло и надеяться на лучшее.
Машина была полностью бронированной, он купил её уже в Испанской Конфедерации. Не стал экономить, чтобы у него была возможность пересидеть там во время нападений.
И сейчас эта броня сыграла с ним злую шутку.
— Российская империя не прощает предателей, — голос Арлекина стал серьёзным.
Машина упала вниз с обрыва, за которым бушевало море. Впечаталась в скалу, и броня смялась. Владислава Романовича придавило. И автомобиль начал медленно погружаться на дно…
Лёгкие барона заполнила вода, началась дикая агония. Понимая, что умирает, он впервые пожалел о том, что предал свою Родину.
* * *
После хорошего сна я немного восстановился. Меня больше не шатало, а мертвенная бледность