Несмотря на то, что станция вышла на самоокупаемость, Лупа всё чаще говорил о недовольстве акционеров. Костя никак не мог понять: а кому, собственно, принадлежит радиостанция? Принадлежала она, как выяснилось, тем, кто должен был бы стоять у кремлёвской стены и ждать, смилостивится над ними беспощадный педиатр или нет.
4. Катастрофа
Через полтора года после знакомства, через год после последней осенней оскорбительной «не-встречи» педиатр проявился.
Было так. Костин сын уже подрос и дремал в прогулочной коляске. Подкрепляя себя джин-тоником из полуторалитровой пластиковой бутылки, Костя обдумывал план ответных действий против каверз Лупанова и Серёжкина, причём некоторые из не умещавшихся в его голове инвектив вырывались наружу в виде матерных проклятий. Костя поначалу не заметил, как его прогулочную коляску догнала непрогулочная. Догнала и не хотела обгонять, шла вровень коляска с грудничком, и вёл её шикарно разодетый, даже лучше прежнего, «швед», то есть педиатр. Ой-ля-ля, внук его должен уже бегать или дремать в прогулочной, но в коляске сопел новорождённый бутуз! Сын или очередной внук? Костя прибавил шагу, но педиатр не отставал.
Доктор сказал наконец:
– Костя, родной, куда же вы так спешите?
– Ах, Борис Аркадьевич, какая встреча, я вас не узнал, куда же вы пропали? – вопросом на вопрос бодро, чуть громче, чем можно было бы, ответил Костя.
– Нет, не пропал, пропадал, да не пропал… – заверил его педиатр.
– Да, скорее я пропал, а вы просто супер, от кутюр, даже от купюр, я вас просто не узнал… – Костя с преувеличенным восторгом осмотрел наряд педиатра. На этот раз он был весь джинсовым. Тёплая куртка, кепка, ковбойские сапоги…
– Я тут ни при чём, это Ирина Андреевна, я сам за собой никогда не следил, ненавижу по магазинам ходить, примерять – мне просто повезло, ношу всё то, что дают. Женщины мои стараются, чтобы я соответствовал…
– А что за ангел там? – громко поинтересовался Костя.
– Да, ангел… – педиатр посмотрел на Костю через увеличительное стекло своих солнцезащитных, но с диоптриями очков огромными глазами, которые чуть подёрнулись влагой, – сына Бог на старости лет послал, Аркадием назвали. С греческого означает «счастливый» или «медведь». Дай Бог ему и того и другого.
– Ну вы – гигант, я же говорил, говорил, всё только начинается…
– Да, вы были правы, началось, тут такое началось…
Как говорится, трудное счастье…
– Как матушка?
– Жива, слава богу, теперь у неё постоянная сиделка, мы, конечно, почти каждый день навещаем, всё хорошо. Главное, что в своём уме. Правнука ей показали и внука. И всё она поняла. Теперь стимулов у неё для жизни много, радио она больше не слушает. Теперь она сама – радио и телевидение, рассказывает под камеру свою жизнь. Сейчас модно, чтобы старушки рассказывали, как они от этой проклятой советской власти бегали, всё от неё имея. А моя не бегала. Всё от самого начала рассказывает, от коллективизации до войны, всю войну ведь оперировала, там и с батей познакомилась. Как сестра моя родилась, как умерла, как после войны всё было, как отец с воровством в сан-управлении сражался, всё-всё… То есть теперь я знаю, в кого я такой устный рассказчик… – доложил педиатр, не понимая, почему Костя разговаривает с ним как с глухим.
– И внук, и правнук, и воспоминания, ай, молодца, доктор, молодца! Работаете? Все связи подняли? Как поживает Людмила Руслановна и прочие христопродавцы?
– Зло, очень зло. Вы, я вижу, Костенька, ничего не забыли?
– Да, я очень теперь злой, и память у меня не хуже вашей, как же забыть ваши устные рассказы, они, можно сказать, жизнь мою перевернули!
– Как перевернули, не гневите Бога, зачем? Да, много лишнего я вам наговорил. Сейчас работаю, много работаю, засунул самолюбие куда подальше. Восстановился в институте, где теперь моя первая жена заправляет. С журналистом у неё ничего не получилось, он молодую нашёл, а Валя – вся в науке, в хозяйственных заботах на руководящей работе, молодчина, быть ей министром здравоохранения. С дочкой Лерочкой отношения восстановились, – ровные, а вот с родной, с Груней… Надо же имя какое придумали, Аграфена с латинского «горестная» значит – беда. То любовь, то ненависть, чуть не до драк дело доходит, ругаемся, характер – в бабушку, всё должно быть по её. Но грудью кормила больше года, как я просил. Сейчас они на митинг поехали, ужас какое умонастроение у неё, всем недовольна, мужчинами, страной, президентом; ходит куда-то всё время протестовать, с ребёнком-то на руках, то есть пристегнёт его слингом на грудь, и – на акцию, была она у нас лимоновкой, теперь…
– И очень хорошо, наследница идей… – насмешливо вставил Костя.
– Долго я с ней на эту тему ссорился, теперь она, вместо того чтобы на работу устроиться, в антифа подалась. Норовит свергнуть кровавый режим. Уже и в автозаках толк знает. Слава богу, парень её спасает, малыш то есть – с грудными не арестовывают. А его отца она как выгнала ещё до рождения, так и не хочет до сих пор видеть. Характер! Максималистка. Мечется бедная моя Грушенька.
– Вы, я вижу, переменили планы насчёт расстрелов на Красной площади? А я вот с вашей подачи загорелся идеей децимации…
– Я сейчас, дорогой Костя, другим занимаюсь, – педиатр, не поддаваясь на провокации, всё пытался перевести общение в нормальное русло. – Ну научным работникам сейчас немного платят, совсем немного, но я почти все исследования возобновил, почти все. Мотаюсь по утрам в будние дни в Челодарьево. Там Валя такого понастроила в смысле возобновления института, что душа радуется, она, повторяю, молодец. Но в смысле денег там – не густо, так что там я для себя, для Вали, для науки. А зарабатываю другим, помнят руки-то, помнят, как в одном хорошем фильме говорилось…
Педиатр как будто даже несколько заискивал, что ещё более раздражило Костю: «Чувствует неблагодарная скотина вину, жене представить не удостоил, теперь один гуляет, почему бы не поболтать со старым знакомым из простых, не нахвастаться вволю?»
Борис Аркадьевич продолжал:
– Консультирую в частном порядке. Дорого. Почти как в Лондоне. Элитный, как теперь говорят, доктор. Как будто я кобель породистый, но сейчас все элитные, повара, генералы, ну что вам про нашу элитку рассказывать… Как у вас малыш-то? Визуально орёл, не пойму, на кого похож? Больше на маму всё-таки, как супруга Зоя Даниловна?
– Супруга? Супер! – радостно констатировал Константин, достал из коляски бутыль джин-тоника и глотнул из неё. – Выгнала меня!
– Костя,