Когда-то давно на ее плечи возложили ответственность за вылазки не потому, что она хорошо стреляет и обращается с оружием. Не потому, что она отличный стратег и просчитывает все действия наперед.
Нейт отдал ей эту роль только потому, что она обладала хладнокровностью, которая позволяла ей принимать правильные, но порой жестокие решения. Пожертвовать двумя, чтобы спасти десятерых? Да. Оставить своих на растерзание, но доставить провизию на базу? Да. Предпочесть двоих здоровых одному раненому? Да.
И прежняя Марго бы поняла, что у Дина сейчас куда больше шансов, чем у них пятерых, вместе взятых, которые преимущественно ножами вооружены. Марго бы поняла, честное слово, но сейчас не может заставить себя перестать дергаться, потому что ей, черт возьми, страшно. Что Дин возьмет и помрет вот так глупо. А все почему? Дурацкие принципы, баранье упрямство, желание кому-то и что-то доказать. Такой банальный набор. А вроде давно не подростки.
Марго всегда была хладнокровной, становясь собой только для Макса, но сейчас с ужасом осознает, что готова кинуться следом не только за ним одним.
Так паршиво понимать, что они готовы жертвовать одним человеком, решив остаться в стороне и безопасности, только ради того, чтобы достигнуть цели, которая, возможно, так же недостижима, как их желание быть спасенными.
Почему сейчас? Почему до Марго доходит это только сейчас?
Она слышит приглушенные крики – скорее даже визги – спустя пару минут. Их не много, но и не мало – достаточно для того, чтобы слиться в один сплошной шум, от которого хочется зажать уши. Марго окончательно сдается через еще три минуты и, шаркнув подошвами кед, срывается в сторону главного входа, потому что – нет, этот говнюк имеет право на смерть и отпущение грехов, но не здесь и не сейчас.
Она замирает в дверном проеме, который, признаться, и правда как провал в преисподнюю – большой и темный, за ним холодно и пахнет мертвечиной. Свежей кровью.
Марго делает еще один шаг и застывает на месте окончательно, когда в потемках видит Дина – в нескольких метрах от себя, возле стойки регистрации. С его рук на пыльный и загаженный пол капает кровь; голова низко опущена.
– Семеро, – говорит он. – И еще двое в подвале за решетками, но вам туда и не нужно. Комната с пушками дальше по коридору за стойкой.
– Дин, – зовет Марго.
– Что? – Тот поднимает взгляд; его глаза – его, темно-карие, но все равно с проблеском темноты на дне зрачков.
Марго не знает, что хотела сказать. Что сделать хотела, когда ломанулась сюда. Она просто стоит деревом с открытым ртом, не в силах выдавить из себя ни слова. Но она ведь должна? Она ведь хочет? Но что? В голове – пульсирующая каша из обрывков того, что могло бы и чего вдруг не стало.
– Ну что? – Макс заходит в участок следом за Марго, становясь чуть позади.
Дин переводит на него взгляд, который хоть и режет, но все равно пустой максимально. Он растягивает побледневшие губы в показательной улыбке, на которую, если честно, неприятно смотреть. Подходит ближе и с размаху шлепает Макса по плечу, специально размазывая кровь с рук по его куртке, вовсе этого не скрывая.
– Шикарно. Дальше дело за вами.
Марго начинает тошнить. Она так и не говорит ничего.
Из этого полицейского участка они выносят два автомата, четыре ружья, шесть пистолетов, четыре раскладных ножа и тринадцать коробок с патронами. А еще три пары наручников. Неплохо с одной стороны, но с другой – все патроны могут улететь в раз, если в следующем пункте их будет поджидать много зараженных. Какой толк от оружия, если его нечем заряжать.
– Когда вернемся, – Макс заводит машину – вызвался вести следующим, – нас с тобой ждет длинный разговор.
– Так начинай прямо сейчас, – вяло огрызается Марго.
Макс бросает взгляд на Мику, сидящего на заднем сиденье.
– Не начну. Сейчас у нас есть дела поважнее.
Марго же всматривается в окна другой машины, что сорвалась с места следом за ними. За тонированными стеклами никого толком не разглядеть. Но Марго все равно уверена в том, что Дин сейчас тоже пытается рассмотреть выражение ее лица.
– Если с этого авеню съехать на вот эту дорогу, – Мика тычет пальцем на карту, – там будет большой оружейный магазин.
– И вот откуда ты это знаешь? – Макс даже не утруждает себя тем, чтобы опустить взгляд на бумажку, которой Мика перед ним трясет, чуть не заезжая по лицу.
– Я жил в паре кварталов отсюда, когда был ребенком. Потом мы с семьей переехали в другую часть города.
– Так вот почему Нейт говорил, что ты об этой местности знаешь побольше, чем остальные. – Макс все же снисходит до удивленного взгляда. – Почему ты никогда не говорил об этом?
– Говорил, – безразлично отзывается Мика. – Просто тебе все равно. Мне кажется, все на базе, кроме тебя, в курсе, что я с рождения жил в Европе.
– Жаль только, я не знаю, на территории какой страны мы сейчас находимся, – легко улыбается Макс, сворачивая на другую дорогу. Едут они медленно – чтобы не шуметь мотором, но даже так страшно разговаривать в полный голос, хоть и не играет это особой роли.
– Прямо сейчас – Сербия, – ворчит Мика, но на него никто не обращает внимания.
Они уже давно въехали на улицы города. Дома по большей части идут сплошной стеной, едва ли прерываясь. Создается впечатление, будто они в тюрьме, из которой никогда и не выбирались. Улочки в этом месте опасно узкие, и Марго начинает нервничать – нужно выбраться на дорогу пошире, но те забиты брошенными машинами. Не проехать.
За окна машины смотреть страшно, но Марго смотрит все равно – она никогда не была в настолько крупных городах. Или была, но не помнит об этом. «Санкт-Петербург», – гласит графа в паспорте с местом ее рождения, а это, насколько она знает, второй по значимости город России.
Тут и там лежат трупы, от которых не осталось ничего, кроме костей и высохших ошметков плоти серого цвета с клочками одежды поверх. Воздух – пыльный, поэтому они едут с поднятыми стеклами. Наверху то и дело пролетают черные птицы, разрезая небо между домами косой дугой.
Но самое страшное – это темные проемы окон домов. За ними может быть что угодно. И сколько угодно.