Ведь у нее есть Макс. И пусть они не родные друг другу, пусть они не семья, пусть не любовники или что-то другое – они просто есть друг у друга. И этого вполне достаточно для желания жить не только для себя, но и для кого-то.
Но порой, черт возьми, так нужно понимать, что ты живешь именно для себя. И что ты хочешь этого. Ты готов бороться за это право.
Они с Максом знают друг друга пять лет – всего пять лет, которых стало достаточно для того, чтобы при случае умереть друг за друга. Марго бы умерла, честно. В любой момент. Но почему-то раз за разом, когда она возвращалась к этой мысли, ее изнутри прошивало тупым ощущением, что это вовсе не то – не то, ради чего она бы захотела быть чем-то большим. Живым. Чувствующим. Настоящим.
Человеком.
Она не чувствует себя человеком – столько, сколько себя помнит.
У нее есть только Макс и их дружба на грани, за которую, наверное, она будет цепляться до самого конца, чтобы ощутить хотя бы крупицу того, что могла бы, но не в этом мире, а там, где трава зеленее и небо, блять, голубее. Но не здесь. Здесь ничего нет, кроме бесполезных попыток выжить и бесконечной ответственности, о которой ты не просил.
У Марго есть Макс. У нее, вообще-то, есть и другие – взять ту же Лив, и пусть у Марго с девчонками никогда не ладилось. Лив – простая в одних моментах, но до жути сложная в других, и ей это нравится: так проще найти общие точки соприкосновения. Лив хоть и не Макс, но все равно знает о многом, понимает многое и почти никогда не просит ни о чем взамен. Кажется, чувствует, что Марго просто нечего предложить. Что она думает, будто пуста до самого дна.
* * *
– Ты дурочка, – ласково говорит Лив, когда они сидят однажды на крыше.
– Сама такое слово. – Марго слишком весело сейчас, чтобы обижаться на такие глупые слова.
Они пьют сидр, который сами же сделали с неделю назад, собрав яблоки в саду. Бутылок получилось так много, что некоторые они припрятали в погребе до лучших времен.
– Нет, ты дурочка, – настаивает девушка.
– И почему же? – Марго неожиданно становится максимально серьезной.
– Потому что ты продолжаешь настаивать на том, что плохая, хотя на самом деле… – Лив звонко смеется, качая полупустой бутылкой. – На самом деле ты хорошая.
– Ты пьяная просто, – ворчит она.
– Может. – Подруга отпивает из бутылки. – Но это не отменяет того, что ты хорошая.
– Да что ты заладила? – начинает размахивать руками Марго.
– Когда-нибудь ты обязательно найдешь то, что потеряла. – Слова Лив как-то не вписываются в контекст и звучат абсурдно, но это не мешает Марго застыть на пару мгновений прежде, чем поднести свою бутылку ко рту.
– Возможно, я и не теряла ничего.
– Теряла. – Лив улыбается. – Что? Думала, я скажу, что «себя»? Не-а. Ты все еще при себе, друг мой. – Лив чертит в воздухе какие-то непонятные линии бутылкой. – А вот сердце твое очень далеко. И вот только не надо мне говорить, что у тебя его нет, – мгновенно уточняет она. – Есть оно. Просто осталось там, куда тебе пока дороги нет.
– Из тебя философ, как из меня сомелье, – сухо говорит Марго.
* * *
Осталось там, куда ей пока дороги нет.
Марго на несколько секунд закрывает глаза, когда Макс выруливает на пятую улицу.
На затылке все еще тлеют прикосновения чужих горячих пальцев.
Машина тормозит точно перед перевернутой фурой. Улица – не широкая, не узкая, но этого в любом случае достаточно, чтобы метрах в пятидесяти от них образовался затор, который не то что не объехать – пешком не обойти. Машины лежат буквально друг на друге. Черные птицы продолжают чертить небо над ними и превращать синеву в клетку взмахом крыльев.
– Где участок? – Марго прокашливается, когда понимает, что ее голос хрипит.
– Кажется, через пару домов от того, где мы остановились. То высокое здание. Участок на первых этажах. Я не уверен. – Мика начинает копошиться на заднем сиденье. – Но я могу сказать точно, что никто еще не успел обчистить это место до нас. Знаете почему?
– И почему? – Макс, судя по выражению лица, совсем не хотел уточнять.
– По сторонам посмотрите повнимательнее.
И Марго смотрит: в следующем здании на их стороне окна на первом этаже выбиты. И из оконных рам торчат руки. Это не руки трупов, их ни с чем нельзя спутать. А эти – темно-серые, крупные, с пульсирующими венами вдоль. Виднеются длинные когти вместо обычных ногтей.
– Они спят, но выглядят так, будто в любую секунду бросятся на нас. – Макс не шевелится.
– Потому что так и есть. – Мика не сводит взгляда с окон. Слишком жутко выглядит.
Марго уже видела подобное, но не в таком количестве – из каждого оконного проема торчит минимум по три пары рук.
– Зачем они их высунули? Я не понимаю. Я всегда думал, что они не любят солнце. – Макс медленно тянет на себя затвор пистолета.
– Не любят. Но порой любовь к чему-то другому может пересилить все твои страхи, – шепчет Марго и вдруг замирает. Ее пронзает до того резко и наповал, что она наваливается на дверь машины и мешком падает наружу, оголтело оглядываясь по сторонам.
Порой любовь к чему-то может пересилить все твои страхи.
Лив, Мэг и Дин как раз выходят из своей машины. Первая издали знаками спрашивает, в каком по счету доме полицейский участок, а Марго с тупым лицом показывает ей три пальца. Они осторожно подходят ближе, но Дин оказывается быстрее.
Марго тормозит его обеими руками на автомате, не давая продвинуться дальше.
– Совсем сдурел?
Ей в ответ молчат.
– Так, давайте в двух словах быстро обсудим план. – Макс даже не закрывает за собой дверь – на всякий случай.
Марго шарит глазами по округе, вновь останавливаясь взглядом на серых руках, которые торчат из проемов окон метрах в двадцати от них. Второе здание от них. Третье – полицейский участок. Они смогут тихо пройти мимо, если захотят. Но эти твари не только на слух полагаются, но еще и на обоняние. Если они голодные настолько, что высунулись посреди бела дня, – дело плохо. И не факт, что в участке не будет столько же зараженных.
– Я хочу сказать только одну вещь, – тихо говорит она. Другие подступают ближе, чтобы расслышать то, что она говорит. – Если что-то пойдет не так… Если вы поймете, что