Отец поймал мой удивленный взгляд.
— Джордж засадил меня за бухучет, — пояснил он.
Будучи в отсидке, отец освоил бухгалтерское дело и даже получил степень бакалавра, несмотря на все тюремные препоны. Заключенным ведь не положено иметь при себе деньги и книги в твердых переплетах, у них нет доступа в интернет. После бог знает какой долгой переписки папаша вышел на одного профессора-пенсионера, специалиста по финансовым делам из школы квакеров, сумел каким-то образом взять кредиты и осуществить свою задумку. Очень похоже на мою историю, только в сотни раз труднее. И чем больше я осознавал нашу с отцом схожесть, тем больше бесился, что он такая сволочь. И еще больше злился на себя — что я такой весь из себя хороший сын и после всего случившегося дал ему шанс втереться в мою жизнь.
Некоторое время я разглядывал отца при дневном свете. Он носил все ту же прическу со слегка отпущенными сзади волосами — хотя и не такими длинными, как при маллете. Они изрядно поседели, но выглядел папашка крепким и цветущим. Должно быть, за решеткой он держал себя в форме. Он до сих пор сохранил стройную фигуру спринтера, каковым был еще в школьные годы. От уголка рта вверх по щеке тянулся неровный шрам. Если кто-то интересовался, откуда эта отметина, отец всякий раз отвечал, будто порезался в тюрьме, когда брился, и, нервно хохотнув, торопливо менял тему разговора. Его колючие усы — в точности как у частного детектива Магнума в одноименном сериале, которые я помнил еще с детства, — по-прежнему нависали над верхней губой, и он все так же любил носить аляповатые свитера в стиле Билла Косби с яркими разноцветными зигзагами. Такое впечатление, что для каких-то своих целей и намерений он перенесся машиной времени в наши дни из далекого 1994 года.
Все ж таки шестнадцать лет не шутка, и они дали о себе знать. Эта его теперешняя лапша и постоянная нервозность. Он очень не любил, когда к нему кто-то прикасался. Перед любой дверью он на несколько мгновений замирал — и тут же усмехался: он-то привык ждать, пока кто-то перед ним откроет дверь.
По первости, когда мы заскакивали в какую-нибудь закусочную «Венди», отец просто ошалевал от обширного списка меню. Еще бы! Целых шестнадцать лет мужику по пунктам предписывали, что ему есть, когда просыпаться, когда ложиться спать, идти гулять, когда справлять нужду и бриться. Он уж и забыл, как можно что-то выбирать.
Когда кто-то при нем упоминал Сайнфелда [36] или предлагал «погуглить» или когда у кого-то в кармане вдруг начинал пиликать телефон, то при виде отцовской физиономии можно было с уверенностью сказать, что мужчина испытал серьезный культурный шок. Сперва отец отпускал по этому поводу какую-нибудь неуместную остроту, а потом пытался успокоить слегка охреневшую публику.
В тот день папаша попросил встретить его у работы, чтобы вместе поужинать, и был как-то уклончив в ответах, когда я попытался выяснить, куда мы с ним двинем. Я приехал. Машины у отца не было, поэтому он сидел на своей заправке как привязанный, хотя Картрайт и сказал ему, что, если удастся поставить на колеса старый «катлэсс», отец может им пользоваться сколько душе угодно.
Итак, он показывал мне, куда ехать. Путь занял с полчаса, и я все гадал, куда же мы едем, пока не узнал это место. Вот как! Этот тип пытался захомутать меня старой песней о маме. Классический, конечно, способ — однако, пытаясь меня растопить, выбрал он все же наихудшее средство. Когда мы уже подъезжали к нужному месту, я хотел было ему об этом сказать, но мне не хватило духу.
Я подкатил к группе красно-кирпичных зданий Старого города в Ферфаксе. Да, это он — чудеснейший итальянский ресторан «Сальс». Самое потрясающее местечко в моей жизни! Последний раз я там угощался в десятилетнем возрасте. И дело тут было даже не в еде — это было именно то место, куда отправлялась наша семья всякий раз, как выпадала возможность тряхнуть кошельком. Еще когда мать с отцом ходили на свидания, они неизменно отправлялись поужинать в «Сальс». Когда мы с братом были маленькими, нас тоже туда брали. За столиком родители пускались в ностальгические воспоминания о поре ухаживаний и даже исполняли пару танцев вдоль барной стойки, немало смущая своих чад. Мы с Джеком уписывали чесночный хлеб, а родители все витали в своем собственном мире, смеясь, словно юнцы, то вдруг закручиваясь, то откидываясь в наклоне, но больше всего прижавшись друг к другу, и мама клала голову папе на плечо.
Когда-то это было наше любимое место… Теперь здесь устроили собачий салон и кофейню «Старбакс».
Отец вылез из машины и подошел к тому месту, где некогда был итальянский ресторан. Я стоял невдалеке на тротуаре и думал, что отцу сейчас сделается плохо. При виде его у меня и у самого комок к горлу подкатил.
Я понял, что если сейчас же оттуда не уберусь, то сам, чего доброго, устрою фонтан слез.
— Ты в порядке, пап?
Ответа не последовало. Я хотел было обнять его, но побоялся снова взбудоражить и решил просто малость подождать.
— Пап…
— Все хорошо, Майк.
— Поехали в другое место. На Двадцать девятой улице есть приличная мясная кухня.
— Нет, — мотнул он головой, часто и тяжело дыша, словно его только что отметелили до полусознания.
— Пожалуйста. Я…
— Мне некогда, Майк. Надо вернуться к десяти. — Он вздохнул, покачал головой, потом невесело усмехнулся. — Ты не поверишь — я соблюдаю комендантский час. Это одно из условий моего досрочного освобождения. Я должен позвонить их роботу с домашнего телефона.
— Но тебе надо поесть, пап.
С минуту он потирал ладонью отросшую за день щетину.
— И хрен с ними, — решил он. — Хочешь, поедем в «Костко»?
Пару минут спустя мы очутились за двумя составленными металлическими столиками в огромном, залитом светом складском ангаре. Услышав, что отец хочет здесь перекусить, я сперва решил, что ослышался, но все, чего он хотел и на что имел время, — это пара итальянских колбасок с перцами и луком (что, кстати сказать, оказалось чертовски вкусно!) да стакан колы. В меню у них было всего четыре пункта, и для отца это было гораздо удобнее.
Потом мы пошли прогуляться между стеллажами с товарами — и я все пытался понять, что же задумал этот старый черт.
— Как здорово здесь… — наконец выдал он. На лице у него разлилась