— Нет, это неправда… — голос ее сорвался, и слезы покатились по щекам.
Маша зажала рот рукой и зажмурилась, понимая, что еще чуть-чуть — и она начнет рыдать в голос, умоляя его. Он не верил ей, а ведь она говорила правду! Но как доказать ему это? Ведь он должен, должен ей поверить! Вот только что-то подсказывало, что все ее попытки напрасны. Она, конечно, может рыдать и умолять его, но это ничего не изменит, ведь она не нужна ему! И ребенок ему тоже не нужен! Он уезжает. И не собирается обременять себя проблемами подобного рода. Для него это веселое незабываемое ванильное лето подошло к концу. А то, что случилось с ней, его нисколько не волновало. Это были ее проблемы! Для нее места в его жизни не существовало.
Сафронов легко поднялся на ноги и опустился перед ней на корточки.
— Так что ты собираешься делать? Пойдешь к настоящему отцу ребенка и обрадуешь его? Это Сашка Хоменок, не так ли? — Сафронов усмехнулся. — Конечно он! Мой тебе совет, Машка: едь в Минск, делай аборт и забудь обо всем этом. Стань актрисой, как собиралась, или еще кем-нибудь, а с этим ты всегда успеешь. Не усложняй себе жизнь!
Он говорил, но Лигорская его не слушала. На нее вдруг нашло странное отупение. Его слова не касались сознания, только сердцу было безудержно больно. Маша сидела, сжав обе ладони в кулачки, и невидящим взглядом смотрела куда-то сквозь него.
— Маш… — он протянул к ней руку, собираясь коснуться плеча.
— Уходи, — едва смогла выговорить она и отшатнулась. — Пожалуйста, уходи!
Мужчина легко вскочил на ноги и отступил на шаг.
— Что ж, счастливо оставаться! — сказал он и, отвернувшись, зашагал прочь.
Скоро ночь поглотила его. А Маша осталась одна.
Опустив голову, она уткнулась лбом в колени, чувствуя, как ее трясет, и зажмурилась. Стало трудно дышать.
Господи! Что же она наделала? Как теперь жить? Маша упала в душистое сено, зарылась в него лицом и расплакалась. Конечно, в слезах теперь мало пользы, но сдерживать их больше не было сил.
Она ревела в голос, захлебываясь, и каждая слезинка как будто разрушала то странное бесчувственное состояние, в котором она пребывала во время разговора с Вадимом. На его слова реагировало лишь сердце, а мозг находился в некотором оцепенении. Маша всегда считала себя девушкой смелой и бесстрашной, этакой пофигисткой, уверенной в себе. С детства привыкнув самостоятельно отвечать за свои поступки и полагаться исключительно на себя, самоуверенно думала, что нет в жизни такого, с чем бы она не справилась. Но сейчас… Все рушилось на глазах, превращаясь в осколки, а она впервые не знала, что делать и как ей быть.
Картины собственного будущего повергали девушку в шок, заставляли содрогаться. Ее жизнь кончена. Все мечты, стремления, надежды и достижения больше не существуют. Теперь, на радость маменьке и Ольке, быть ей матерью-одиночкой! Стоило ей лишь представить свое возвращение в Минск, как холодок ужаса пробегал по спине. Такой позор! А как она выпендривалась, как рисовалась и важничала перед ними, всем своим видом доказывая и показывая, что она выше всех их вместе взятых и ее ждет прекрасное будущее! Но теперь уж, конечно, этому не бывать!
Маша заплакала еще сильнее. А может, и правда сделать аборт и забыть обо всем? Никто ведь не узнает. И Сафронов прав: еще будут у нее дети. Какая из нее сейчас мать? Что она может дать своему ребенку?
Сафронов… Сердце сжалось от боли, обиды, безысходности, ненависти и глухой невозможности смириться. Почему, ну почему все так?
— Эй, Машка! Это ты здесь? Сафронов отправил нас сюда… Сказал, чтобы шли быстрее… А ты чего ревешь? — раздался из темноты голос Андрея, полный растерянности и непонимания.
Новый приступ рыданий заставил девушку содрогнуться. От беспомощности хотелось кричать и биться в истерике.
— Машка, да что случилось, в конце концов? Он что, обидел тебя? Может, ударил? — занервничал Сашка.
— Да прекрати ты реветь и объясни, наконец, что у вас с ним за дела такие? — повысил голос Васька.
— Да пошли вы! Оставьте меня в покое! Я не хочу с вами разговаривать! Не хочу ничего объяснять! Я вообще умереть хочу, прямо здесь и сейчас! — закричала она осипшим от слез голосом и снова отвернулась.
Кулик присвистнул:
— По-моему, ей действительно фигово…
— Маш, ну какое, елки-палки, умереть? — пробовал успокоить ее Андрей. — С чего вдруг? Тебе же всего двадцать. Вся жизнь впереди! Ты ведь еще звездой стать должна, замуж выйти за миллионера и утереть носы нашим девкам!
— Нет, ничего этого уже не будет! Ни карьеры, ни миллионера! Я жду ребенка и не знаю, что с этим делать… — не оборачиваясь к ним, всхлипывая, пробормотала девушка.
Ребята на мгновение утратили дар речи и не сразу нашлись с ответом. Сашка опустился на сено и стал искать по карманам сигареты. Васька снова присвистнул. А Андрей тяжко вздохнул.
— Ну а он?
— А он мне не верит! Он уезжает завтра, и ему плевать!
— Машка, хочешь, мы ему морду набьем? — предложил Кулик, не зная, что еще сказать в такой ситуации.
Хоменок вообще молчал, лишь глубоко и судорожно затягиваясь.
— Ради Бога, Вася, не говори ерунды! — воскликнула Лигорская. — А ты, Сашка, не кури! Меня воротит от сигаретного дыма!
Парень поспешно затушил окурок, а Васька насупился и умолк.
— Маш, надо приходить в себя! Что же, теперь до рассвета слезы лить будешь? Это не выход из положения!
— А он вообще есть, этот выход? — спросила девушка, поднимаясь и вытирая мокрое лицо.
— Есть. Но ты сама должна определить его для себя! Мы тебе в этом точно не советчики!
На несколько минут между ними повисла тишина, нарушаемая лишь частыми всхлипываниями девушки.
— Маш, — снова обратился к ней Швец, — может, хоть сейчас ты нам все расскажешь? Что случилось, пока нас не было? Ты ведь Сафронова на дух не переносила и смеялась над девками, которые с ним путались! А теперь ждешь от него ребенка… Ты когда успела закрутить с ним? У вас что же, роман был втайне ото всех?
— Нет, я просто с ним спала втайне ото всех, вот и все! И не смотрите на меня так! Я сама не знаю, как это случилось… Я, конечно, дура. Но уж больно хотелось узнать, что же так привлекает в нем всех местных девок!
— Узнала?
— Узнала! Результат на лицо… — она всхлипнула.
— Ладно, хватит об этом, — сказал Андрей, который не любил подобные разговоры и сантименты. —