— Это превосходная идея, господин Баум, — похвалил я его. — Не только блестящая, но и позволяющая нам думать о будущем не мрачно, а с ясной надеждой.
— Вот именно!
Потом он снова хлопнул в ладоши.
— Ах, видите ли, а то забуду, что я вам хотел сказать. А хотел я сказать то, что должен вам признаться, что вы красиво показали этому юнцу из Инквизиции, что следование порывам сердца никак не соотносится с разумным мышлением о жизни.
Я кивнул.
— Руководствуясь добрыми намерениями, я когда-то совершил одну ошибку, одну неосторожность, — признался я. — И эта неосторожность стоила жизни многим людям. С тех пор я стараюсь усердно размышлять о том, какие последствия несут с собой наши решения. Не последствия на сегодня, а на послезавтра.
Задумчивый Баум покачал головой.
— Мало кто сегодня думает дальше собственного носа и с большим опережением, чем на один день, — признал он.
И так случилось, что мы осушили кувшин третий, четвертый и шестой, а на седьмом ломали голову, куда, на гвозди и тернии, запропастился у нас, собственно, кувшин пятый. На восьмом мы пришли к выводу, что трактирщик, должно быть, нас обманул, и добродушно спорили, содрать ли с него шкуру на месте в кабаке, или же забрать его в Инквизицию и там допросить с применением орудий.
Оживленную дискуссию прервал нам Андреас Виттлер, который с озабоченным видом протиснулся через толпу и втиснулся между мной и стеной.
— А ты что здесь делаешь? — спросил я, потому что он не походил на юношу, который хотел бы бывать в таких местах, как «Распевный Козлик».
— Я был поблизости, мне сказали, что вы здесь, вот я и подумал, что вы должны непременно узнать, что и как… — выпалил он вполголоса, и я видел, что он искренне взволнован.
— В таком случае говори, раз уж ты здесь, — велел я.
Виттлер нервно огляделся, подозрительно зыркнул в сторону Баума, который, однако, казалось, вовсе не обращал на нас внимания, после чего приблизил губы к моему уху и прошептал новость.
— Ты уверен? — Я удивленно на него посмотрел.
— Да чтоб мне на месте умереть, если это неправда. — Он ударил себя кулаком в грудь. — Его собственная жена сказала, что случилось.
— Спасибо, что сообщил мне об этом, Андреас. — Я покачал головой. — Ну хорошо, ничего мы с этим сегодня не сделаем, — добавил я. — Хочешь составить нам компанию за вином?
— О нет, с вашего позволения. — Он быстро заслонился руками, словно думал, что я сейчас начну вливать ему вино в рот против его воли. — Если вы не возражаете, я бы хотел отсюда как можно скорее уйти.
— С Богом тогда. — Я кивнул ему на прощание.
Таким образом, я мог вернуться в общество аптекаря, который, к тому же, оказывался компаньоном не только веселым, но и удивительно стойким к хмельным приключениям. Обычно дела обстоят так, что если другие люди пытаются составить компанию вашему покорному слуге на арене пьяной битвы, то довольно быстро падают без сознания или, по крайней мере, сильно одурманенные. Между тем Баум держался отлично. Язык у него, правда, немного заплетался, и из слов «мастер Маддердин» он сделал такую странную гибриду, что в мире грамматики она могла бы сойти за слона с туловищем волка и головой льва, но, казалось, он думал вполне трезво, а когда шел в нужник, упал только раз, и то даже вовсе не от пьянства, а лишь потому, что споткнулся о чьи-то вытянутые ноги.
Он вернулся ко мне, заслоняя один глаз ладонью, и тяжело плюхнулся на скамью. Я сразу увидел, что свежий воздух по дороге в нужник не пошел ему на пользу…
— Осьмесипропать, — сказал он и убрал руку от лица, вглядываясь в меня мутным взглядом. — Иштом.
— Ого, готов, — сказал трактирщик, убирая со стола посуду и разглядывая Баума, который, казалось, не замечал его присутствия. — А вы что, мастер Маддердин, трезвы как стеклышко?
— С этим стеклышком я бы не преувеличивал, — ответил я. — Скажи-ка: сколько мы выхлебали?
— А кто платит по счету? — хитро спросил он.
— Кто же может платить? Конечно, он.
— Ну тогда пусть будет одиннадцать кувшинов, — решил он.
Конечно, я прекрасно помнил, что мы осушили восемь кувшинов, но раз уж платить должен был Баум, то я ему и оставил возможную проблему спора о числах. Вышло, значит, по четыре кувшина белого вина на брата. Конечно, случалось, что я пил и больше, но и сегодня мы справились вполне лихо. А теперь подумайте, милые мои, осилили бы вы четыре кувшина воды? Конечно, нет! Человеку хватило бы и одного. А с вином как-то совсем иначе дела обстояли.
— Ну хорошо, — согласился я. — Считай за одиннадцать кувшинов, но ты сейчас пошлешь с нами своего слугу. Пусть он мне этого моего магистра аптекарского донесет до его дома, потому что я же не буду его сам тащить на спине.
— Ну правильно, как бы это выглядело! — возмутился трактирщик. — Совершенно не подобает, мастер, чтобы вы сами трудились. Тем более что… — Он скользнул взглядом по Бауму, который спал, опустив голову на столешницу. — Может, он и невысок, но, мне кажется, весит он прилично.
Когда дошло до дела, оказалось, что силач, прислуживающий в кабаке, справляется отлично. Он наклонился, схватил Баума за пояс и перекинул его себе через плечо. А все это с такой легкостью, как будто аптекарь был не человеком из плоти и крови, а мешком пуха. Правой рукой он придерживал Баума, чтобы тот не соскользнул, а левой раздал еще два таких мощных тумака людям, загораживавшим ему дорогу, что они полетели один под стол, а другой на стену.
— Клянусь мечом Господним, — сказал я с искренним восхищением. — Крепкий парень.
Трактирщик кивнул.
— Бог дал ему избыток в мышцах, потому что в разуме немало отнял, — вздохнул он. — Но он хороший слуга. Послушный и вежливый. Только ест за троих, — с сожалением добавил он.
— Подозреваю, что вам это окупается, — констатировал я, и трактирщик кивнул.
— Хотели его в цирк купить, но я не продал, — сказал он. — Во-первых, жалко парня отдавать чужим, а во-вторых, как вы и говорили: он мне выгоден. Потому что пусть мне кто-нибудь здесь начнет буянить! Ха! — Он хлопнул в ладоши. — Сразу раз-два, и порядок, и уже все, только пара голов разбита. Поэтому скажу вам, — он поднял палец многозначительным жестом, — что и люди охотнее ко мне приходят, зная, что им абы кто по абы какому