Княжна с мимолетной улыбкой подхватила:
— Боюсь, Липотин, у нашего друга не самое благоприятное впечатление обо мне как хозяйке. Вообразите, я не нашла для гостя лучшего развлечения — вздумала прочесть научную лекцию. Разумеется, гость задремал!
Смех, подшучивание над всем, что попадалось на язычок, — беседа пошла бойко. Княжна упрямо твердила, дескать, она пренебрегла своим наивысшим долгом — обязанностью женщины и хозяйки, ведь она забыла — ну просто из головы вон! — не только сласти предложить, но и чашечку черного кофе! Однако оплошность случилась лишь потому, что княжне не терпелось похвалиться перед таким прекрасным, редким знатоком, каким оказался ее гость, то бишь я, своими знаниями, хотя, конечно, они лишь заимствованы у настоящих ученых. Да, продолжала она, никогда нельзя потчевать жертву, то есть слушателя, ученым докладом, прежде не дав ему подкрепиться кофе, напитком, который так чудесно бодрит, подстегивает сердце… Было и много других шуток в том же роде. Я покраснел от стыда, вспомнив свои чудовищные фантазии, которым предавался в то время, когда хозяйка дома была убеждена, что я заснул!
Как назло, в эту самую минуту я, поймав на себе косой взгляд Липотина, понял, что старый антиквар, с его лисьим чутьем, похоже, догадался, почему я смущен, — и смутился еще сильнее. Хорошо хоть, княжна вроде ничего не заподозрила, а видя мою скованность, надеюсь, решила, что я все еще не взбодрился после сонной одури, сморившей меня в духоте увешанного коврами шатра.
Из этой тягостной ситуации меня выручил Липотин. Пряча плутовскую ухмылку, он спросил княжну, не утомился ли ее гость до изнеможения, поскольку прежде всего ему предложили осмотреть замечательные коллекции — тогда, мол, в его усталости нет ничего удивительного, ибо это богатейшее собрание вещей поистине умопомрачительной ценности. Но княжна, заломив руки в комическом отчаянии, ответила, ах нет, ничего подобного она не предлагала, и подняла Липотина на смех, дескать, как ему такое в голову пришло, да и сколько бы понадобилось времени, она не осмелилась, разве можно…
Я сообразил: вот подходящий момент, чтобы наконец восстановить изрядно пострадавшую репутацию, и принялся умолять, а Липотин мне вторил, о милости — позволении увидеть коллекцию, о которой слышал прямо-таки фантастические рассказы, и в шутку предложил устроить мне проверку на внимание, причем в самых далеких от моих интересов областях или по темам, с которыми я знаком в лучшем случае как дилетант.
Княжна уступила просьбам, и мы снова направились во внутренние покои, не переставая болтать о пустяках; по-видимому, мы перешли в другое крыло виллы и тут неожиданно оказались в длинном зале, вроде галереи.
Вдоль стен стеклянные витрины, а на самих стенах не найти пустого пятнышка — всюду словно тусклым зеркальным мерцанием поблескивали стальные доспехи. Мертвые коконы неких гигантских людей-насекомых, они стояли бок о бок, длинными рядами и, казалось, замерли в бесплодном ожидании — вдруг грянет слово приказа, что вновь оживит их. А между ними и наверху висели рыцарские шлемы с забралом и глухие, шишаки, кольчуги, инкрустированные панцири, латы вороненой стали, украшенные чеканкой щиты, — в основном, если первое впечатление не обманывало, азиатского и восточноевропейского происхождения. Никогда еще я не видел столь богатой оружейной палаты, поражающей обилием драгоценнейшего оружия с золотыми инкрустациями, изукрашенного камнями, от короткого меча «скрамасакса» — оружия меровингских рыцарей [197] до щитов и кинжалов сарацинов, изделий искусных арабских оружейников, персидских мастеров эпохи Сасанидов [198], турецких кузнецов, кавказских… Странное чувство пробуждала эта сверкающая коллекция, фантастическое впечатление чего-то застывшего и в то же время живого, дышащего грозной силой, словно всюду здесь, и вдоль стен, и на самих стенах, замерли существа, погруженные в летаргический сон, но еще более странной, еще более фантастической показалась мне в эту минуту хозяйка, собравшая в своей коллекции всевозможные орудия убийства, с какими бросаются на врага мужчины, — княжна, в своем экстравагантном модном платье, гибкая, грациозная, переходила от одного экспоната к другому и со знанием дела давала пояснения, словно гид или ученый эксперт. Женщина, капризная светская дама — со страстью собравшая целый арсенал орудий убийства и пытки!
Было, впрочем, не до наблюдений. Княжна толково и очень живо рассказывала об интересах и увлечениях своего покойного отца-коллекционера и своих собственных. Она уверенно выбирала и показывала нам ценнейшие предметы, поистине исключительные редкости, однако мне запомнились, естественно, лишь немногие. А вот сразу бросилось в глаза то, что эта коллекция существенно отличалась от всех известных мне частных собраний подобного рода. Князь, вероятно, чудаковатый старик, явно предпочитал оружие необычного происхождения, с удивительной историей, особой судьбой. Как видно, он прежде всего собирал всевозможные исторические диковины, питая подлинную страсть коллекционера к овеянным легендами древним находкам. В коллекции были — трудно поверить! — щит Роланда [199], секира Карла Великого [200] и, на потемневшем алом бархате, копье сотника Лонгина [201], начальника римских солдат на Голгофе… Здесь был и волшебный кинжал, которым китайский правитель Сунь Дянсэн [202] прочертил на земле линию, обозначив западные пределы своих владений, вдоль нее затем был вырыт ров, и границу эту ни один кочевник не посмел перейти; лишь желая прославиться и увековечить память о себе, императоры более поздних времен возвели там Великую Китайскую стену, хотя в этом не было нужды, ведь первоначальная граница была магической… А дальше — грозно сверкает дамасский клинок халифа Абу Бекра [203], тот, которым он собственноручно обезглавил семьсот сирийских евреев, не прерывая кровавой бойни даже для минутной передышки… Казалось, не будет конца этому оружию, которое некогда принадлежало величайшим воителям трех земных континентов, этим клинкам, столько раз обагрявшимся кровью, овеянным столькими чудовищными легендами…
На меня снова навалилась усталость, стало трудно дышать, как будто от немых, но безмерно красноречивых экспонатов струились незримые вредоносные флюиды; Липотин, взглянув на меня и что-то сообразив, шутливо обратился к княжне:
— Не угодно ли вам, сударыня, приняв парад столь великолепного войска, далее посвятить вашего терпеливого гостя в горестную тайну сей прекрасной коллекции и обнажить перед ним незаживающую рану коллекционерского сердца? По-моему, княжна, мы заслужили награду за труды!
Я не понял, на что он намекает, и, разумеется, не мог понять быстрых русских слов, которыми вполголоса обменялись мои спутники; их речь звучала ворчливой шипящей тарабарщиной. Потом княжна с улыбкой сказала:
— Извините! Липотин осаждает меня просьбами насчет копья. Того копья, — я еще думала раньше, что вы его владелец, вы, конечно, помните!.. Я должна