Если бы я знала, что больше никогда не услышу его шепот.
Если бы я только знала…
Но ничего бы я не смогла изменить, даже зная это… Уже не смогла бы…
Хантер, крепко удерживая меня за руку, подходит к столу, отодвигает стул, позволяя мне присесть, а сам стоит рядом и берется за бутылку игристого красного вина. Он медленно обхватывает рукой корковую пробку и тянет вверх.
В этот момент у меня возникает ощущение, что это не просто пробка, а та самая бомба, фитиль которой я подожгла, и сейчас она взорвет в прах все, что было между нами. Пробка, как звук конца, выстреливает одновременно с жужжанием входящего звонка.
Хантер вынимает телефон из заднего кармана. По его нахмуренному выражению лица, напряженной челюсти и тому, как он сжимает устройство, я понимаю, что это все.
Я проиграла. Это наш конец.
– Не отвечай, – резче, чем следовало бы, прошу его.
Он сосредоточенно смотрит на меня, замечая мою тревожность. Но ничто не может изменить его решимости в этот момент.
– Все в порядке, Тея. Я должен ответить, – его голос звучит так уверенно, так спокойно, что на долю секунды я ощущаю ложное чувство безопасности, намек на то, что все еще можно исправить, что я успею все объяснить, когда он наклоняется ко мне и нежно целует в волосы.
Но потом он берет трубку, и все рушится:
– Да.
После этого все, что я слышу, – это доносящийся издалека голос его отца, истерический смех и крики. Эти звуки проникают в мои внутренности, взрывая каждую частичку, насильно издеваясь над каждым дюймом моего сердца, распарывая сшитые ранее раны.
Взгляд Хантера начинает мутнеть, становится пустым. Он не просто отстранен – он чужой. Он смотрит на меня, но видит больше не своего ангела, а того самого демона, который обещал уничтожить его, и он это сделал.
Это сделала я. Только я.
Я – чудовище, которое разрушило его жизнь. Я – тварь, которая отделила его плоть от костей, переломала ребра и резким движением руки вырвала остатки его сердца, вместе со всеми сосудами, которые теперь безвольно свисают, заливая своей кровью пространство между нами.
Все это я сделала не только с ним…
Я сделала это и с собой. Я – причина всего, что приносит боль людям. Я – зло, которое будет заслуживать всего того, что дальше услышу или получу от него.
Я поднимаюсь на ноги, делаю шаг в сторону Хантера, надеясь, что у меня все-таки есть хоть маленький шанс исправить все, но… исправлять больше нечего.
Я опускаю руки вдоль своего тела, чувствуя болезненную пульсацию в кончиках пальцев, которые дрожат от осознания неизбежности происходящего.
Хантер медленно отрывает телефон от уха. Тяжелая пауза повисает в воздухе, разрываясь только громким уведомлением о сообщении.
Его лицо, его глаза – они полны чего-то незнакомого, страшного, чего я боюсь увидеть до конца. Он молчит, его пальцы нервно скользят по экрану, он что-то читает, а потом раздается какая-то запись. Видеозапись.
Я не знаю, что там. Я не вижу, но и не хочу видеть. Вижу только его – и это хуже всего. Он больше не смотрит на экран, не слушает. Он смотрит на меня, будто я – центр его личного ада. Словно все, что он хочет, – это увидеть мою реакцию.
И вдруг это происходит.
Выстрел.
Резкий, оглушающий. Он разрывает тишину, как нож вскрывает рану.
Я вздрагиваю всем телом, отскакиваю, будто этот звук мог причинить мне физическую боль. Но настоящая боль только начинается. Звук выстрела сменяется тягучим, жутким шипением. В этот момент я понимаю: даже если бы я умоляла, плакала, кричала, этот звук стал последним гвоздем в крышку того будущего, которое никогда не станет нашим.
Раскол.
Только что раскололись наши сердца, которые могли бы биться в унисон, но упали, вдребезги разбившись о холодный пол между нами.
Треск.
Телефон со всей силы летит в стену, рассыпаясь на части. Следом летит бутылка вина, и ее звонкое, горькое разбивание режет слух. Это то самое вино, которое Хантер купил для нашего первого свидания. Вино, которое должно было символизировать начало чего-то хорошего. Но оно становится предвестником нашего кровавого конца.
Я зажмуриваюсь, чувствуя, как меня накрывает волной дрожи. Это новый вид боли, тот, что нельзя пережить, с которым нельзя справиться.
И в этот момент в Хантере что-то ломается окончательно. Я вижу это в его глазах. Он не просто зол. Он уничтожен. Он… мертв внутри.
– Блять, – рычит он, внезапно обрушивая весь свой гнев на стол. Он переворачивает его с дикой яростью, и вся посуда с грохотом летит на пол, разбиваясь вдребезги. Шум заполняет комнату, но не заглушает тишину между нами, которая, кажется, теперь будет вечной.
Он разворачивается ко мне, его шаги такие тяжелые и резкие, что я инстинктивно начинаю пятиться, и делаю это до тех пор, пока не вжимаюсь спиной в твердую стену.
Он задирает кулак на уровне с моей головой и наносит удары о стену рядом с моим лицом.
Глухой удар – один, второй, третий.
Я сжимаю веки, готовясь к тому, что следующий удар будет направлен на меня. Но когда его дрожащий кулак касается кончика моего носа, я чувствую теплый запах его крови, которая каплями стекает с его костяшек на мое лицо, мои губы, помечая меня, как его личное проклятие.
– Ты… – его голос дрожит от сдерживаемой ярости, челюсть напряжена до предела. Он отступает на несколько шагов назад, хватаясь за голову, будто не в силах вынести это. – Все это время… Ты…
Он захлебывается собственными словами, словно не в состоянии продолжать.
Я стою перед ним. Разбитая. Бессильная. Я знаю, что что-то говорить уже слишком поздно. Все поздно. Все кончено.
– Блять! – Он снова обрушивает кулак на стену, его удары эхом отдаются в моих ушах.
– Хантер… – Я все-таки пытаюсь тихо заговорить, но мои слова тонут в его злости.
– Не смей! – Он оборачивается ко мне, его указательный палец с ненавистью упирается в мое лицо, едва касаясь моих губ. – Не смей даже пытаться что-то сказать. Я знал… сука, я знал, что все это не просто так! Твое внезапное появление! Твое гребаное возвращение спустя год! Какого хрена ты вернулась?! Тебя не устраивало одиночество в той глуши, в которую ты свалила?!
Его голос разрывает воздух. Каждое слово – это хлесткая пощечина. Каждое предложение – болезненный удар по разбитым осколкам моего сердца.
– Кто ты такая, блять?! – рычит он, сжатой челюстью. –