- Да, конечно. Мы уже уходим, - отвечаю ей.
- Пока, хулиганка, - машет Тосе Кирилл. Она улыбается и машет ладошкой нам обоим.
- Моя дочь, - бросает мне Кирилл тоном, не терпящим возражений.
- Мы ещё посмотрим, - устало вздыхаю я. Он всё равно не услышит, ушёл уже.
Гад!
Глава 18. Кирилл
Еду сквозь московские пробки, стиснув руль так, что костяшки белеют. В голове только ее лицо, это высокомерное, надменное выражение, когда она заявила: «Вы не посмеете». Как будто я какой-то неудачник, который не в состоянии даже за своим ребёнком присмотреть.
«У меня жених политик».
Ага, видел я этого жениха. Еле сдержался, чтобы не сломать ему нос. Вовремя решил не пачкать руки об эту падаль.
Черт бы ее побрал вместе с этим женихом. И с его деньгами и «возможностями». Тоська - моя кровь. Моя. И никто, тем более какая-то заносчивая сумасшедшая, не будет решать, где ей жить.
Светофор. Красный. Я бью по тормозам, машина дергается. В зеркале вижу свое отражение: сведенные брови, стиснутые зубы. Даже не узнаю себя. Обычно мне плевать, что обо мне думают. Но эта… Выбесила, как никто.
Гудок сзади. Зеленый. Даю газу, резина взвизгивает, но вскоре все дружно встаем.
Пробка, длинная, неподвижная, машины стоят вплотную друг к другу. Я сжимаю руль, чувствую, как напрягаются мышцы предплечий. Впереди ярко-желтый каршеринговый хэтчбек, водитель которого уже третий раз за минуту трогается и тут же резко тормозит.
- Да едь ты же уже! - бью по клаксону, звук резко режет воздух.
Водитель впереди нервно смотрит в зеркало. Я опускаю стекло:
- Там педаль газа справа, если что!
Ответа, конечно, нет. Пробка не двигается.
- Сейчас выйду и начну откусывать бампера, - бормочу себе под нос, представляя, как вгрызаюсь в пластиковый обвес соседней машины.
Пытаюсь отвлечься, включаю радио.
- «Солнышко смеётся, мамочка поет...» - раздается бодрый детский голос.
- Нет уж, спасибо, - тут же выключаю. Переключаю волну.
- «Я в зоне отсидел, но не сломался...» - хрипло звучит из динамиков.
- Сегодня явно не мой день, - вздыхаю и снова переключаю.
- «Облака, белогривые лошадки!»
- Да ладно! - в сердцах выключаю радио совсем. Лучше тишина, чем это.
Наконец, пробка начинает двигаться. Резко перестраиваюсь, подрезая черный Audi. Водитель сигналит мне вслед.
- Удачи на дорогах! - кричу в окно, хотя знаю, что он не слышит.
Приезжаю домой изрядно нервный. Столичные дороги это что-то с чем-то. Разве к такой трешанине возможно привыкнуть? Придется постараться.
Во дворе единственное свободное место между старым жигулем и бордюром. Заезжаю резко, слышу, как колеса скребут по бетону.
- Ну и ладно, - говорю себе, глушу двигатель.
Из подъезда выходит соседка, пожилая женщина в платке. Машет мне рукой:
- Молодой человек! У вас из окна что-то выпало!
Я замираю. В голове моментально всплывает картина: открытая форточка, клетка, Миха...
- Надеюсь, это был енот, - отвечаю без особого оптимизма.
Она качает головой:
- Нет, похоже на тряпку...
- Жаль, - искренне вздыхаю и иду к подъезду, готовясь к новому сюрпризу от своего пушистого сожителя.
Поднимаюсь пешком по лестнице, вхожу в квартиру Дэна и захлопываю дверь. Швыряю ключи на тумбу и тут же замираю, глядя на пол.
Весь в разноцветных следах. Словно кого-то расчленили прямо здесь. Глаз начинает дергаться.
- Миха.… - рычу я, но в ответ тишина.
Иду по следам. Они ведут на кухню. И там… О, да, все, как я люблю.
Холодильник распахнут. Все содержимое на полу. Йогурты, пакет с молоком разорван, конечно, остатки вчерашней пиццы. И сам холодильник… разморожен. Дверца приоткрыта, лед тает, вода стекает ручейками.
А посреди этого апокалипсиса - он. Енот.
Сидит на столе, в лапах банка с вареньем. Успел уже изваляться в нем, морда липкая, шерсть в комках. Увидел меня и замер. Глазки круглые: «Ой».
- Ты…. - голос у меня хриплый, как у маньяка из дешевого хоррора.
Миха резко соскакивает со стола, банка падает, разбивается. Варенье растекается по полу, смешиваясь с молоком и йогуртом. А это чудовище сбегает.
Твою мать!
- Миха, я тебя пришибу!
Он уже свалил, а я хватаюсь за голову.
День, млять, просто замечательный. Сначала Царапкина. Потом пробки. Теперь енот-диверсант. И где-то там, в детдоме моя дочь, которая, похоже, тоже далеко не ангел…
Я закрываю глаза, глубоко вдыхаю. Нет уж, я не сдамся. Раз уж ввязался пойду до конца.
Первым делом надо найти этого уродца. Тяжело вздыхаю и иду по следам, которые ведут в глубь квартиры. Петляют через гостиную, в спальню, и там под кроватью кто-то шевелится.
- Ага, попался...
Приседаю, резко поднимаю край покрывала.
Миха прижимается к стене, глаза-бусинки сверкают в полумраке. Вся морда в варенье, лапы будто в перчатках.
- Где ты его только нашел? - ворчу, хватаю его за шкирку.
Он пищит, вырывается, но я сильнее. Тащу в ванную и безжалостно засовываю под кран. Он орет, как резаный, брыкается, но я методично оттираю ему лапы и морду, а затем и всю серую шкуру.
- Вот идиот...
И тут до меня доходит. Перед отъездом Дэн говорил что-то про кладовку: «Там варенье осталось, не трогай».
Я закрываю глаза, стискиваю зубы.
- Ты... залез в кладовку...
Миха, уже почти чистый, виляет хвостом, как будто гордится собой.
- Все, дружок, - хлопаю дверцу клетки. - Сиди и думай о своем поведении.
Он недовольно урчит, но забивается в угол.
Я иду на кухню и смотрю на разгром. Холодильник. Пол. Стены.
И этот чертов енот, который теперь смотрит на меня, как будто я его обидел.
- Ладно... - вздыхаю, беру тряпку. - Что-нибудь придумаем.
Всю ночь я скреб пол, стены и даже потолок - черт знает, как Миха умудрился заляпать и его. К утру квартира стала снова похожа на жилое помещение. Надо было клининг вызвать и голову не забивать, но финансы поджимают. Ещё и опека, чтоб ее, грозилась прийти на проверку условий проживания. А у меня енот-диверсант!
Выпрут нас всей компанией, как пить дать…
На работу приезжаю с тремя часами сна за плечами, сварливый, как медведь с похмелья. В руке