Лицо у него широкое, измазанное кузнечной копотью, а взгляд маленьких круглых веселых глаз сейчас был направлен в одну точку. Толстые губы вытянулись, рыжеватые, припорошенные угольной пылью волосы развевались на ветру. Во всей его стати, в каждом движении, в напряженности и внимании виден был заядлый охотник.
Большую оплошность допустил селезень. Застыв на месте, стеклянными глазами смотрел он на человека, медленно переставлявшего ноги, будто бы и не собиравшегося беспокоить птиц. Взлетать или не взлетать? В это время в его сторону повернулась странная палица, из нее пахнуло ненавистно знакомым пороховым дымом. Селезень в отчаянии взмахнул крыльями, но в это время хлопнул выстрел, похожий на удар кнута по воде. Крылья птицы судорожно затрепыхали и сразу как бы сломались; она, обессиленная, упала во взбудораженную, словно дождем, горячей дробью воду, неестественно распростершись, а из-под серо-зелено-коричневого убора выглянули распушенные белые перышки.
Марко победно хохотнул, затем тревожно, а может, виновато оглянулся на село. На почти безбровом, перемазанном угольной пылью лице мелькнула улыбка. Он подошел к воде, наклонился, плеснул себе в лицо пригоршню, махнул рукой Соловьятку:
— Достань селезня, отнеси матери.
Соловьятко бегом поспешил к баркасу, а Харитон сидел притихший, словно боялся, что сейчас и в него выстрелят.
Дядька Марко, видно, только теперь заметил парнишку и даже присвистнул:
— Ты-и, Харитон, в баркасе?
И, уже отойдя на некоторое расстояние, словно о чем-то вспомнив, расцветая в непостижимой улыбке, крикнул:
— Деду скажи… Пусть на утятину вечером приходит.
Блеснув сталью крепких зубов, зашагал дальше. А Соловьятко отчалил от берега — нужно было подобрать убитую птицу, что безжизненно покачивалась на волнах…
VII
Андрей Иванович уже плохо слышал. Если говорят рядом, еще ничего, а ежели далеко, то и крика мог не услыхать. Не услыхал он и выстрела Марка, хотя и был неподалеку, в огороде возле пчел.
Андрей Иванович держал только три улья. И хлопотал возле них не для себя, сам он меда не любил, а вот деткам медок полезен — говорил, надо, чтоб им было вдосталь.
Каждый вечер учитель, избегая резких и лишних движений, не спеша, с дымарем, что попыхивал душистым дымком, ходил возле ульев. Пчелы знали этот дымок и, почуяв его, сразу бросались в улей оберегать свое богатство: мед, ведь без меду пчелиная семья — не семья. Подолгу учитель наблюдал за поведением рабочих пчелок, стражи, молодняка, примечая, чем и как живет семья, в чем ее сила и слабость, выяснял, какая помощь кому требуется.
Обо всем на свете забывал Андрей Иванович возле пчел. Будто сам превращался в рабочую пчелу, которая знает одно — заботу о родном улье. Трудился Андрей Иванович и думал. И все более прекрасной представала перед ним жизнь, вырисовывалась во всей красе, величии и неповторимости, во взаимосвязи явлений, в непрерывном движении. Улавливал краем уха птичье пение в самой гуще калины и раздумывал: совьет в этот год птичка снова себе здесь гнездо или побоится? Прошлым летом поселилась, вывела птенцов, а кот-разбойник гнездо разорил.
Он разглядывал соты, любовался работой пчел и размышлял о Харитоне. Зря отпустил. Думал, полчасика-часок побегает и вернется, а тот пропал надолго. Что ни говори, а все они, ребята, одинаковы. Был бы сейчас здесь рядом, показал бы ему пчелиную семью, рассказал бы о ее жизни. Смотришь, и наполнилось бы ребячье сердце любовью к этим неутомимым насекомым, может, интерес бы появился, ну, а потом — чего не бывает — стал бы внук пчеловодом.
Андрей Иванович принадлежал к тем педагогам, которые не только учат своему предмету, но и думают о будущем учеников, приучают их с первых шагов к труду и помогают еще в юные годы определить призвание.
Возможно, так было потому, что сам он начал трудиться рано. Ему шел десятый год, когда разразилась империалистическая война, оторвавшая отца от многодетной семьи. Тогда с печи сполз древний, сморщенный, точно сушеный гриб, дед Андрей. Старый рыбак Андрей Громовой посадил на весла малосильного внука да и двинул на деснянские озера. Кое-что попадало в сеть, что-то запутывалось в мереже, — значит, перепадало семье, которая с каждым годом все уменьшалась: умирал ребенок, а то двое сразу, от дифтерии, от простуды или еще какой болезни.
Года через три ушел из жизни и дедушка Андрей. Умер тихо, будто уснул. Наловили с внуком рыбки, сварили уху, дедушка поел, припал грудью к охапке сена, задремал на солнышке. Андрейка по лугам бегал, а когда вернулся к лодке, дедушка еще спал. Не хотелось будить его. Оттолкнулся от берега, подался вентеря подымать, ведь уж не маленький. Словно знал, что с этого дня ему одному придется рыбачить, всю семью кормить.
Словно легкий дымок, вьются, плывут думы-воспоминания в голове Андрея Ивановича. И свое вспоминается, и Харитонова судьба тревожит. Как-то сложится его жизнь? Парнишка способный. Может, из него ученый в свое время получится, а может, учитель? Но что бы ни делал в будущем парень, одно беспокоило деда: хотелось научить внука уважать труд, делать хорошо и малое и большое, делать работу трудную и… Да разве работа бывает легкой? Всякая работа тяжела и черна. Может, она и славна своей чернотою, как черная земля.
Андрей Иванович, улыбаясь, наблюдал за работой пчелиной семьи. Пахнуло дымом — все как одна спешат убрать со «склада» мед, с пожарами ведь не шутят. Теперь же, когда дым не тревожил, пчелы снова складывали медок в восковые закрома. До последней капельки — вот какая честность! Непременно надо рассказать об этом Харитону!
Вот окончит мальчишка седьмой класс, отдохнет малость, наберется сил, и поведет его Андрей Иванович в люди. Все ему покажет: колхозные поля и машины, работу комбайнеров и трактористов, на животноводческие фермы сходят — везде интересно, всюду работают его ученики и всюду с радостью примут своего учителя. Пусть выбирает Харитон профессию по нраву, пусть приучается помогать взрослым, пусть трудится, как пчела…
Андрей Иванович не спеша подошел к улью, пыхнул дымокуром в лётку — поднял тревогу — и только после того, как пчелы приковались к своим сокровищам, поднял крышку — ему сегодня хотелось проверить все ульи.
Тем временем Харитон с Соловьятком принесли тетке Марии селезня. Ждали, что она похвалит их и мужа, а тетка рассердилась:
— Думаю, какой леший стрельбу поднял? А это вот он, душегуб!
Она не кинулась ощипывать и потрошить птицу, постояла, пошумела и ушла в хату. Потом Харитон и Соловьятко подогнали баркас к дедову дому, перенесли траву и ветки в зоопарк. Здесь уже суетились дежурные юннаты.
Лосенок сразу навострил длинные ушки, его