– Плавда, - хмыкнул Степа и покачал головой, - не помню.
Я наблюдала за ними, и в груди что-то щемило – но уже не от боли, а от чего-то теплого и светлого. Эта простая, домашняя сцена была такой естественной и настоящей. Никаких игр, никаких масок.
– Тетя Фима, а ты умеешь готовить? – спросил Степа, деловито вываливая овощи в салатницу.
– Немного умею, – улыбнулась я. – Но не так хорошо, как твой папа.
– Папа умеет всё! – с гордостью заявил мальчик. – Он даже толт может испечь! Плавда, папа?
Макс засмеялся, помешивая что-то в сковороде.
– Один раз попробовал. Получилась сладкая резиновая подошва. Больше экспериментов не было.
Мы засмеялись все вместе.
Степа так хохотал, что чуть не уронил салатницу.
За ужином было также тепло и уютно. Степа наперебой рассказывал мне про детский сад, про друзей, про то, как они сегодня лепили из пластилина динозавра.
– А у него голова отвалилась! – с упоением рассказывал он. – И воспиталка сказала, что у него, навелное, шея болит!
– Воспитательница, а не воспиталка.
– Одно и то же, - деловито произнес Степа, и я улыбнулась. Этот за словом в карман не полезет.
Макс подмигнул мне, наливая чай.
– Вот такой у нас будущий скульптор.
Когда тарелки опустели, Степа посмотрел на меня своими большими синими глазами и спросил:
– Тетя Фима, а ты с нами останешься? Насовсем?
Воздух на кухне застыл. Макс замер с чайником в руке. Я посмотрела на его серьезное, вдруг напрягшееся лицо, потом на полные надежды глаза мальчика.
– Я... – я сделала паузу, выбирая слова. – Я останусь сегодня. А там... посмотрим. Договорились?
Степа серьезно кивнул.
– Договолились. А теперь мультики!
Мы все улеглись на ковер и потом еще целый час смотрели мультики. Кушали сладкие кукурузные палочки и запивали колой. Смеялись и шутили. Икали и пускали пузыри. Было весело и как-то по-семейному, словно в сказке.
Когда у Степы начали закрываться глаза, Макс взял его на руки, нежно прижал к себе и отнес в детскую. Через десять минут вернулся и улыбнулся мне.
– Так, быстро он еще не засыпал.
– Может быть, это мультики? - предположила я, вытирая мокрую посуду.
– Думаю, это все твое влияние, Фим. Ему очень не хватает матери.
– Но я…
– Дай себе время, - перебил меня и мягко посмотрел в глаза. - Все получится.
– Хорошо, - я кивнула.
– Спасибо, – тихо сказал он, прислонившись к косяку двери. – За сегодня. За то, что ты... что ты здесь.
Я вытерла руки и обернулась к нему.
– Это я должна благодарить. Вы... вы оба дали мне сегодня именно то, что было нужно.
Он подошел ближе и мягко коснулся моей щеки, смахнув прядь волос.
– Ты заслуживаешь гораздо большего, чем боль и страх, Фима. Ты заслуживаешь вот этого. – Он кивнул в сторону комнаты, где спал Степа. – Простого человеческого счастья.
Я закрыла глаза, чувствуя, как его слова согревают изнутри. А потом ощутила, как его губы мягко коснулись моих.
Глава 25.
Я закрыла глаза, чувствуя, как его слова согревают изнутри. А потом ощутила, как его губы мягко коснулись моих.
И мир перевернулся.
Не от этого поцелуя — нежного, почти робкого, пахнущего чаем, домашним уютом и обещанием чего-то большего. А от воспоминания, что вспыхнуло в мозгу с ослепительной, болезненной яркостью.
Мой первый поцелуй с Романом.
Тогда тоже пахло едой. Но не домашней, а дорогой ресторанной. И вином. Марочным. А еще парфюмом — терпким, пьянящим, сшитым по индивидуальному заказу.
Мы сидели в полумраке дорогого ресторана, и он смотрел на меня так, будто я была единственной женщиной на планете. Его нога под столом нежно касалась моей.
– Ты самая красивая женщина здесь, – сказал он, и его голос был низким, обволакивающим. – Вообще везде.
Я засмущалась, отхлебнула вина. Он поймал мою руку и переплел пальцы. Его прикосновение заставило кожу вспыхнуть.
– Я не могу больше ждать, Фима. Я сойду с ума.
Он поднялся, отбросил салфетку и, не отпуская моей руки, повел меня через зал. Мы вышли на ночную террасу, залитую лунным светом и утопающую в плюще. Шум города был приглушенным, как далекий прибой.
– Ром, что ты задумал? – прошептала я, смеясь и чувствуя, как бешено колотится сердце.
Он не ответил. Вместо этого прижал меня спиной к прохладной каменной стене, загородив собой от всего мира. Его ладонь коснулась моей щеки, большой палец провел по линии губ. В его глазах плясали отражения городских огней и что-то дикое, первобытное. Манящее.
– Я люблю тебя, Фим, – выдохнул он, и это было похоже на клятву. – С сегодняшнего дня ты моя. Только моя.
И он поцеловал меня.
Это не был нежный поцелуй. Это был захват. Завоевание. Его губы были требовательными, почти грубыми, полными голода и безраздельной власти. Он не целовал — он присваивал, помечал, стирая все границы.
Я ответила ему с той же яростью, впиваясь пальцами в дорогую ткань его пиджака, теряя голову, растворяясь в этом вихре. Мир сузился до точки — до жара его губ, до запаха его кожи, до всепоглощающего чувства, что это — навсегда. Это был поцелуй-обетование, поцелуй-буря, поцелуй-начало всей нашей истории.
Я резко дернулась и отстранилась.
Глаза распахнулись, натыкаясь на смущенное и немного растерянное лицо Макса.
– Фима? Что-то не так? – его голос прозвучал глухо, будто из-под толщи воды.
Я сглотнула ком, вставший в горле.
Сердце бешено колотилось, но теперь не от страсти, а от паники. От чудовищной, невыносимой разницы между прошлым и настоящим.
Тот поцелуй был огнем, взрывом, ураганом, который сметал все на своем пути. Он обещал всю вселенную, но оказался лишь красивой оберткой для лжи.
А этот…
Этот поцелуй Макса был другим. Тихим. Теплым. Безопасным. Он не брал штурмом — он предлагал. Он не обещал бури — он предлагал гавань. Он был похож на первый глоток горячего чая после долгого дня на морозе.
И от этого осознания стало до слез больно и страшно.
– Прости, – выдохнула я, отводя взгляд. Мне было стыдно за свою реакцию, за этот внезапный провал в прошлое. – Я… я не могу.
Макс не стал настаивать.
Он не пытался притянуть меня обратно. Он просто