— Свою любовницу отведи, идиот! — бросила я ему в лицо, стараясь сохранить достоинство, и, придерживая подол платья, начала медленно спускаться по лестнице, как будто каждое движение давалось мне с трудом.
Словно в замедленной съёмке, я шла к своему столику, пытаясь улыбаться, но внутри меня бушевали противоречивые чувства. Боль и неприятие сжали сердце в тиски. Я чувствовала, как сдерживаемая агрессия, которая должна была выплеснуться наружу, разжигала во мне ядовитую кислоту. В этот момент я даже не заметила, что Дарина сидела за нашим столиком и ждала меня, как будто это было естественно.
Я остановилась, замерла.
Что делать? Я не знала. Только вот садиться рядом с этой Иудой не собиралась. Мне было брезгливо и противно даже дышать одним воздухом с этой… шалавой. С большой буквы Ш. Другого слова подобрать не получилось.
— Серафим…, — начала она, но я выставила руку и покачала головой, не желая слышать её лицемерные слова.
Мысли о том, чтобы окунуть её в тарелку с салатом, становились всё более соблазнительными. Но моё воспитание не позволяло мне опуститься до её уровня, и от этого сдерживания у меня чесались руки.
— Чего. Тебе. Здесь. Надо? — произнесла я, стараясь вложить в голос как можно больше пренебрежения. Я чувствовала, как внутри меня нарастает вулкан, готовый взорваться.
— Я хотела бы поговорить с тобой? Можно?
— Сейчас? Здесь? Ты решила поговорить со мной о чем? - говорила я, даже не страшась приглушить громкость. — О том, как соблазнила моего мужа? О том, что забеременела от него? Или о том, что предала память своего погибшего мужа?
— Фим, всё не так, — её голос дрожал, она закрыла ладонями глаза, словно пыталась укрыться от правды. Всхлипнула.
— А как?! - Услышала за спиной голос свёкра и резко обернулась.
Глава 6.
Отец Романа и Петра был жестоким и властным мужчиной, который никогда не признавал поражения. Он был слишком для этого амбициозен. Основав империю по производству алюминиевых конструкций, он мечтал, что ее возглавят оба его сына. Но после трагической гибели Петра, он, не раздумывая, переписал всё на Романа, своего старшего сына, который идеально соответствовал всем его ожиданиям.
– Петька был слишком ветреным и простым для этой роли, – говорил он с презрением, когда вспоминал о младшем сыне. – Ему по крышам бегать да девчонок по углам трахать. Больше он ничего и не умел.
Эти слова звучали в моих ушах, как отголоски его внутренней борьбы. Отец всегда видел в Романе отражение себя: такой же серьёзный, такой же упрямый и властный. Они были двумя сторонами одной медали, которую жизнь бросила в огонь амбиций.
– Пока его Даринка не захомутала, – произнесла тетя и её голос дрожал от воспоминаний о племяннике, которого она воспитала как собственного сына. На одном из ужинов, я заметила, как её глаза наполнились слезами. Она всегда относилась к ним с глубокой заботой, и в этот момент её переживания были ощутимы.
– Влюбился мой Петька так, что крышу сорвало напрочь, – добавил отец, и в его голосе звучала горечь. – Ну а спустя месяц они и поженились.
– Только вот Бог детей не дал, – произнесла она, вытирая слёзы платком, который едва сдерживал её эмоции. Судорожные вздохи и дрожь её рук говорили о том, насколько ей было тяжело.
– А потом он увлекся гонками на болидах, – продолжил отец, и в его голосе звучала печаль. – Ну там его смерть и нагнала. Жалко пацана, хороший был… сын, – последнюю фразу отец произнес на выдохе, его голос был полон горечи и утраты. Он отвернулся, закрыл глаза рукой, чтобы выплакать скупые слёзы наедине, в тишине, которую никто не мог нарушить.
Я смотрела на него и чувствовала, как боль, которую он пронёс через годы, витала в воздухе. Больше он не плакал. Или, возможно, я просто этого не видела.
— Фим, всё не так, — голос невестки дрожал. Она закрыла ладонями глаза, словно пыталась укрыться от правды. Всхлипнула.
— А как?! — раздался за спиной голос свёкра, резкий, как удар молнии. Я обернулась, и в этот момент в глазах Алексея Саныча читалось недоумение и гнев.
— Алексей Саныч, что вы тут… — попыталась сказать я, но слова застряли в горле, когда его суровый взгляд обрушился на меня и Дарину.
— Я тут стою и не понимаю, что мать вашу тут происходит? — произнёс он, пряча руки в карманах, словно искал опору в этом хаосе. Его лицо было каменным, а глаза, полные недоверия, метали молнии в нашу сторону.
— Всё просто, — пожала я плечами, пытаясь сохранить хоть каплю спокойствия. — Всё именно так, как я и сказала. Она…
— Нет! — резко выкрикнула Дарина, её голос звучал пронзительно, как разбитое стекло. Она топнула каблуком туфли по полу, и звук раздался в тишине, как выстрел. — Я вам сейчас всё объясню, Алексей Саныч. Пойдёмте со мной.
Схватив мужчину под руку, она потянула его прочь от моего стола, и вскоре они растворились в водовороте празднующих людей. Я сжала кулаки, злость и обида кипели в груди, и, не осознавая, я тоже топнула ногой по полу.
— Стерва поганая! — выпалила я в сердцах, не замечая, как вокруг меня остановились взгляды. Люди смотрели на меня с недоумением, и мне стало не по себе. Злость, что копилась внутри, снова застряла, как пробка в жерле вулкана, готового к извержению. Я сдерживалась, сдерживалась, но чувствовала, что могу взорваться в любой момент.
— Фима, девочка, что с тобой? — услышала я голос тёти Вали, и, обернувшись, увидела её обеспокоенное лицо, полное заботы и сострадания. Женщина, которая воспитала обоих братьев и считалась их второй матерью, смотрела на меня с тревогой, не моргая. Она медленно приближалась к моему столику, словно боялась, что резкое движение может напугать меня.
— Тетя Валя, — всхлипнула я, потянувшись к ней, как к спасательному кругу. Я прильнула к ней, нырнув в её объятия, и в этот момент слёзы, словно река, хлынули из моих глаз. Я забыла, где я и кто я, просто позволила себе быть уязвимой в её тепле.