Напряженно слежу за Иргиль, а она, накидав в горшок горящих углей, засунула в него тонкую спицу. Затем, прихватив еще пару склянок с мазями и моток тряпок, поставила все это рядом со мной.
Взяв одну из своих посудин, она поднесла к моему рту.
— Выпей, будет не так больно!
Отвожу ее руку и спрашиваю, глядя ей прямо в глаза.
— А ты не хочешь заговорить боль?! Ты же можешь, я знаю! Или ты таким образом хочешь отомстить мне?!
— Не за что мне мстить тебе! — Ее глаза ожгли меня взглядом. — Я сама свою долю выбрала! А заговорить не могу… — Она чуть замялась и произнесла уже еле слышно. — Для заговора нужно холодное сердце иметь.
Не отрывая от нее глаз, пытаюсь осмыслить ее последнюю фразу.
«Если перевести на понятный язык, то получается, что она только что сказала — я все еще люблю тебя, и это не позволяет мне использовать свою силу в полную мощь. Это что же, наказание мне такое свыше за желания мои грешные?!»
Мысленно усмехнувшись, решительно притягиваю ее руку с плошкой и выпиваю все содержимое.
Горький, до отвращения вкус переворачивает нутро, но я сдерживаю эмоции и откидываюсь на свое «прокрустово ложе».
— Давай! Я готов! — Выдохнув, вцепляюсь пальцами в деревянные края лавки, а Иргиль, потеплев глазами, подала мне короткую отполированную палку.
— На! Сожми зубами!
Просто открываю рот, и она вкладывает в него свой «чудо-анальгетик». Стискиваю его зубами и готовлюсь.
Закрываю глаза с мыслью, что не буду смотреть, но ждать в темноте еще невыносимей. Веки вновь поднимаются, и я вижу, как Иргиль достает раскаленную спицу и аккуратно протыкает опухоль прямо над коленом.
Зубы и ногти впиваются в дерево до судороги, вонь горелой плоти забивает ноздри, и мне кажется, что мои глаза сейчас выскочат из орбит вместе с моим безумным мычанием.
Чуть отпускает, но это далеко не конец пытки. Ладони Иргиль сжимают мою ногу, выдавливая наружу застоявшуюся кровь, и мое тело вновь выгибается от непереносимой боли. Она проделывает это еще раз, и мне кажется, что сейчас я перекушу палку или сломаю зубы. Затем еще раз, и я вою, стуча затылком о лавку.
— Ну все, все! Не вопи!
Где-то надо мной звучит ее грудной голос, но у меня перед глазами только мутные круги. Чувствую, как на мою раскаленную ногу ложится что-то холодно-успокаивающее, как ловкие, жесткие руки заматывают ее и накладывают шину.
Боль понемногу уходит, и я уже различаю склоненное на мной лицо.
— Ну, ты как, живой?!
Слышу ее голос и вижу, как в глубине ее черных глаз прячется тревога.
Еле ворочая языком, пытаюсь растянуть пересохшие губы в бодрую улыбку.
— Живой! — Нащупываю ее ладонь и мягко сжимаю. — Даст бог, еще всех врагов своих переживу!
— Переживешь, переживешь! — Глаза Иргиль улыбнулись мне в ответ, и она попыталась подняться, но я удержал ее.
— Подожди! Посиди со мной, не уходи!
Она вновь садится на край лавки. Мы молча смотрим друг на друга так, будто не можем оторваться, и я чувствую, что сейчас в ее сознании звучат те же безответные вопросы, что и в моем.
«Ну почему с нами так?! Зачем мы мучаем себя?! Ведь мы же любим друг друга, но никогда, никогда не будем вместе! Почему?!»
Так же молча, повинуясь какому-то шестому чувству притягиваю ее к себе, и она не сопротивляется. Ее губы касаются моих, и все! Я будто снова проваливаюсь в бездну, но уже не боли. Мои руки рвут с нее платье, а она стаскивает с меня рубаху, и в этот момент я уже не могу думать ни о ком другом, ни о жене, ни о дочери, ни о своих зароках и клятвах.
* * *
Солнечный лучик, ударивший в окно, принес пробуждение и вместе с ним осознание того, что случилось.
Поворачиваю голову и смотрю на умиротворенное лицо Иргиль, на ее смягчившиеся во сне черты лица, и в сознании вспыхивает злое упрямство.
«Плевать на все! Я не хочу терять эту женщину, и никто не может заставить меня бросить ее! — И тут же, словно бы сомневаясь, добавляю. — Никто, кроме меня самого!»
Мой пристальный взгляд будит Иргиль.
Взлетают вверх длиннющие ресницы, и ее открывшиеся глаза смотрят на меня почти в упор.
Словно читая мои мысли, она произносит с чуть насмешливой улыбкой.
— Жалеешь?!
Я отрицательно качаю головой.
— Нет! Не жалею ни о чем! — Поднимаюсь и, нависнув на ней, несколько секунд любуюсь ее смеющейся улыбкой, а потом впечатываю в ее губы свой поцелуй.
Она отвечает мне, и я уже ощущаю вновь вспыхнувшее желание, но ладонь Иргиль упирается мне в грудь.
— Подожди! Ждут там тебя, извелись уже сторожа твои!
Ее слова возвращают меня в реальность. В голове прокручивается весь вчерашний день и все намеченные на сегодня дела. Взгляд останавливается на забинтованной в жесткой шине ноге.
«Калида поди волнуется! Что там ведьма со мной сотворила?!» — Улыбнувшись, аккуратно спускаю ноги с кровати и пытаюсь встать.
Иргиль смотрит за мной, но не делает ни малейшей попытки помочь. Она понимает, раз я не прошу, значит, решил справится сам и не жду ни от кого ни помощи, ни тем более жалости.
Проковыляв несколько шагов, я все же прислоняюсь к стене, понимая, что так далеко не уйти. Увидев это, Иргиль резко вскочила с кровати.
— Постой, я твоих кликну!
Быстро натянув рубаху и накидывая на ходу платок, она бросилась к двери, но не добежала.
Перехватываю ее на полпути и притягиваю к себе.
— Не торопись! — Целую ее в губы и шепчу прямо в запрокинутое лицо. — Запомни! Ты моя, и я никому тебя не отдам! Никому!
* * *
Сижу в кресле, а моя правая нога, упакованная в жесткую шину, покоится на банкетке. На дворе уже вечер, и две спиртовые лампы освещают мой кабинет тускловато-желтым светом.
Сегодня я решил остаться в своем доме в Заволжском, а вернуться в Тверь только завтра. Захотелось просто посидеть в тишине и одиночестве, но разве ж дадут. Вон Калида меряет шагами комнату и возмущенно напоминает мне, что мир чудовищно несправедлив и никому в нем нельзя доверять.
Прогоняя посторонние мысли, прислушиваюсь к словам Калиды.
— Вчера вечером из Дерпта примчался гонец. Наш тамошний двор встревожен. Указом нового епископа ныне вновь вводится пошлина на провоз наших товаром через земли Дерптского