— Не верьте ему! Он чудовище! — взвизгнул Ерофеев, понимая, что его звездный час превращается в провал. — Он и этот князь Голицын, они оба…
— Достаточно, — оборвал его глава комиссии, бледный от злости. — Князь, насколько я знаю, сейчас в Кунгуре. Поручик, прошу вас пригласить сюда князя! А вы, — он вперил в меня свой буравящий взгляд, — докажите, что в вас нет скверны.
Его помощник поднес мне стакан с водой, над которой что-то прошептал. Ну, началось.
— Осени себя знамением. И испей.
Что ж, шоу так шоу. Я поднялся. Медленно, широко, с выражением мученика, восходящего на костер, перекрестился. Затем взял стакан и, глядя прямо в глаза старому инквизитору, выпил воду до дна.
Холодная, чистая вода. Отчего бы не выпить? Жаль, не вино…
— Теперь, — сказал я, ставя пустой стакан на стол, — когда мы убедились, что я не растворяюсь в святой воде, как кусок сахара, мы можем, наконец, заняться делом?
* * *
Князь Голицын нервно мерил шагами свой кабинет. Бархатный халат цвета запекшейся крови распахивался, обнажая тонкую батистовую рубашку. Сейчас этот молодой красивый аристократ был похож на красивого, породистого зверя, запертого в клетке. Ярость — холодная, аристократическая, оттого еще более опасная — душила его.
Проигрыш. Позорный, безоговорочный проигрыш. Мало того, что этот мужлан унизил его публично. Теперь еще и вся губернская машина, которую он с таким трудом запустил, дала задний ход из-за трусости какого-то тупого жирного торгаша. План лопнул, как мыльный пузырь.
А тут еще и почта, чтоб ей гореть в аду. Он снова перечитал письмо от отца, пришедшее с утренним дилижансом. Строчки, выведенные аккуратным каллиграфическим почерком, хлестали почище розги.
«…ты вновь опозорил имя рода, Дмитрий. До меня доходят слухи, что ты окончательно потерял всякий стыд. На этот раз ты имел глупость связаться с какой-то девкой из купеческой челяди, да так неловко, что ее папаша теперь требует с меня неустойку. Твои кредиторы в столице обивают мой порог, каждый день толпятся в приемной. Сообщаю тебе, что путь в свет для тебя заказан еще на год как минимум. Вместо того, чтобы прожигать жизнь, займись делом. Найди в этой дыре выгодное предприятие, докажи, что ты способен не только плодить долги, но и приносить роду пользу. Иначе, клянусь Богом, я лишу тебя содержания».
— Выгодное предприятие… — прошипел князь, комкая письмо.
Он остановился у окна, глядя на суетливую городскую жизнь. Как все хреново обернулось! Послал же бог такого жадного родителя — вон, у молодого Завадовского долгов на четверть миллиона серебром, и ничего, а ему приходится отдуваться из-за каких-то семидесяти тысяч ассигнациями! И с девкой этой неудачно вышло. Попался же такой скандальный папаша! Ну обратил на твою дочку внимание князь — так радуйся, халдей хренов! Так нет, начинает бегать кругом, жалобы писать, судом грозиться… Баран безрогий!
Отойдя от окна, князь схватил початую бутылку ямайского рома и, поймав губами горлышко, лихо опрокинул ее вверх дом. Огненная жидкость обожгла горло. Черт. Последняя бутылка. Коньяка тоже нет. Кальвадос закончился третьего дня. Скоро придется переходить на водку! Что за дыра этот Кунгур… Хорошо, хоть табак хороший прислали из Скурати. А то вообще — хоть вешайся.
— Данила, набей трубку! — выкрикнул князь в сторону лестницы.
— Слушаюсь, ваше сиятельство! — гулко отозвался слуга.
Еще раз глотнув из бутылки, князь подхватил со стола полувыжатый лимон и с силой сжал его, выдавливая в горло остатки сока. Вот бы устроить тут винокурню! Делать и кальвадос, и ром, и бренди… Другого «выгодного предприятия» князь себе представить не мог. А надо что-то придумать: Дмитрий не был главным наследником, и не мог рассчитывать ни на богатое наследство, ни на блестящую партию. Деньги тянутся к деньгам — никто не захочет выдать свою дочь за небогатого, пусть даже и аристократа. Так и придется жениться на какой-нибудь толстозадой купеческой дочке. Тьфу!
Слуга притащил набитую табаком пенковую трубку. Упав в глубокое кресло, князь закинул ноги на стол, чиркнул «вечным огнивом», недавно подаренным ему господином Вяземским. Всего день у него эта штука, а уже стала незаменимой. Хорошие штуки этот наглец делает, Михаил из Поддубков…
И вдруг мысль, острая и ясная, пронзила его. «Артефакты! Эти „вечные огнива“, „лечебные пластины“, что делал этот выскочка. Удивительные, гениальные вещицы. Дак вот же оно — то самое „предприятие“. Если заполучить секрет их создания… это сулит не просто деньги! Это влияние, власть, известность! А ну как преподнести этакую пластинку канцлеру Мордвинову, или министру Нессельроде! У первого — подагра, у второго — геморрой… Да они золотом осыпят за такое счастье! Только вот не согласится сотрудничать этот гад. Хотя…»
Глаза князя хищно прищурились.
«Хотя — смотря как подойти к делу. Раз официальные методы не работают, значит, пора переходить к неофициальным. Правила — для плебса. Для аристократа есть только цель».
Он дернул шнурок звонка. Вошедшему управляющему — сухому, незаметному человеку с непростым прошлым, научившим его не задавать лишних вопросов — он отдал короткий приказ.
— Аркадий Степаныч. Найди-ка ты мне надежных людей!
— Какого рода, ваше сиятельство?
— Не пьянь. Не болтунов. Отставных солдат, зверобоев, варнаков — кого угодно. Людей, способных провернуть тихое, грязное дело, не наследив. Заплачу я им щедро.
Управляющий молча кивнул, всем своим видом показывая, что он уловил суть.
— Объект — тот самый колдун из деревни Поддубки. Михаил Молниев. Его нужно будет взять живым. Прямо к нему не лезть — он опасен. Надо его опоить чем-нибудь снотворным, связать и доставить сюда, в подвал. Дальше я сам.
— Будет исполнено, ваше сиятельство.
Не успела дверь за управляющим закрыться, как в нее снова постучали. На этот раз — лакей, бледный и перепуганный.
— Ваше сия-ательство… там… посыльный… от церковной комиссии. Велено вам немедля явиться в дом господина Вяземского для дачи показаний! Какого-то Молниева расследуют, чудотворца из Поддубков.
Голицын замер. Комиссия? Показания? Молниев? И так быстро?
На его тонких губах появилась кривая, хищная усмешка.
— Что ж, — произнес он вслух, поправляя ворот халата. — Кажется, у меня появился конкурент на голову этого хама. Тем лучше.
— Передай господину Вяземскому — я будут через четверть часа! — крикнул он лакею. — И помоги мне одеться!
* * *
Появление князя Голицына в