– Что же изменилось? – поинтересовалась она.
– Я кое-что понял, – откликнулся Рейвенар. – Попробую тебе объяснить… а ты постарайся понять.
Адемин кивнула, опустилась в кресло. Рейвенар налил вина, вопросительно посмотрел на жену – Адемин отрицательно качнула головой, и он вогнал пробку в бутылку.
– Я сейчас видел Эрика. И он сказал, что вспомнил нашу с ним мать, и это не королева Катарина, – произнес Рейвенар очень спокойно и сдержанно, и Адемин приоткрыла рот в беззвучном восклицании.
Рейвенар и Эрик, такие странные, такие непохожие на остальных детей короля. Тоже бастарды, которых он признал? Они такие же, как и Адемин?
Она ждала, что ее уколет злорадство – но его не было. Ничего не было, кроме сочувствия и печали.
– Эрик даже нарисовал ее. Сказал, что вспомнил, как она однажды гуляла с нами, плакала и жалела его и меня, – продолжал Рейвенар. – И он нарисовал еще одну очень важную вещь. Не понял, конечно, что это значит… зато увидел и понял я.
Он налил себе еще вина, осушил бокал, резко крутанул в пальцах. Адемин сидела, замерев и не сводя с него глаз. Леденящая жуть скользила по телу сквозняком.
– У нее было украшение с древней руной Гульдр. Преобразование и подчинение материи, – Адемин вопросительно подняла бровь, и Рейвенар объяснил: – Гульдр использовали маги прошлого, когда пытались создать магией разумное живое существо. Новую жизнь, покорную чужой воле. Не големов, нет – именно людей.
Холод усиливался – теперь Адемин знобило, словно она вдруг оказалась в легком платье среди заснеженного леса.
– И знаешь, о чем я подумал? – Рейвенар покачал головой и вдруг горько рассмеялся. – Вдруг мы с Эриком не люди? Вернее, не настоящие люди, а результат экспериментов. Морган тот еще гребаный волшебник, ему по-настоящему удалось только связать меня этими оковами… но что, если раньше он был намного сильнее? И выплеснул свою силу, когда создавал нас? Я успешный проект, а Эрик нет.
Его тоже знобило. Плечи подрагивали, глаза почернели – Рейвенар смотрел во тьму прошлого и пытался найти опору, но не мог.
– Твой отец производит впечатление очень здравомыслящего человека, – сказала Адемин. – Почему он оставил Эрика во дворце, а не отправил куда-нибудь в приют?
– Очень просто! Для своих экспериментов маги использовали часть собственной крови и души. Если вышвырнуть или убить тех, кто получился, то со временем сам сгниешь заживо. Как думаешь, Морган хочет такой смерти?
– Не хочет… – откликнулась Адемин. На Рейвенара сейчас было страшно и больно смотреть, он выглядел, как человек, готовый разрушить весь мир, сжечь все, сбросить в Пекло – просто потому, что ему нестерпимо больно, и он хочет, чтобы кто-то еще разделил эту боль.
Но она все-таки смотрела.
– И я подумал: раз я игрушка, то хочу стать человеком. А быть человеком – это не быть таким, как Морган, – сказал Рейвенар. Отставил бокал, устало провел ладонями по лицу – так, словно пытался понять, где сейчас он сам. – И раз он мой создатель, а не отец…
Адемин встала и шагнула к нему – Рейвенар осекся, будто не ожидал этого ее движения. А она подошла почти вплотную и негромко сказала:
– Ты сейчас просто притягиваешь все за уши. Давай разберемся с этим потом. После того, как выживем.
И прикоснулась губами к его губам – так же осторожно, как сделал он утром, таким далеким.
***
На несколько мгновений Рейвенар замер, словно не мог понять, что она имеет в виду и чего от него хочет. А потом подумал: если бы на таможне он не спешил, если бы не ненавидел весь мир и себя, разумеется, если бы поцеловал ее вот так, то все было бы иначе.
А потом он вдруг сказал себе: да, ты не можешь изменить прошлое. Но попробуй уже что-то сделать с будущим. Если в прошлом были боль и грех, то это не значит, что так должно быть всегда.
Сделай хорошее дело. И тогда цепи, которыми тебя сковали, падут сами. И ты выйдешь из своей тюрьмы.
Рейвенар отстранился – посмотрел в глаза Адемин и понял, что она сейчас думает о том же самом. Что хочет помочь ему – потому что хотела помогать людям, и так было всегда. Оставалось принять это милосердие, словно милостыню.
Он улыбнулся.
– Муж и жена должны целоваться, правда?
Адемин посмотрела на него очень серьезно. Дьявольщина, тут весь мир готовится рухнуть в пропасть, а они смотрят друг на друга и говорят о поцелуях! Рейвенар почти не знал, как это. Он несколько раз целовал бледно-зеленые губы Шейлы, но русалка всегда отстранялась. Говорила, что поцелуй смертного рано или поздно превратит ее в лягушку, как в сказке.
– Наверно… – откликнулась Адемин. – Я…
Она не договорила – Рейвенар поцеловал ее, и она, испуганно помедлив, все-таки откликнулась на его поцелуй.
Это было словно пересечение той границы, о которой пишут в сказках. Будто бы можно перейти из обычного мира в мир фейри и их чудес – Рейвенар сейчас всей своей внезапно окаменевшей шкурой почувствовал, как они вдвоем проламываются куда-то в другую жизнь.
Очень важную.
Очень нужную.
Способную исцелить их обоих.
Он целовался – ему даже рассмеяться от этого захотелось! – с неловкостью школьника. Потому что никто не хочет целовать чудовище, да и само чудовище в этом никогда не нуждалось. Вернее, сказало себе, что его мир – это оскаленная пасть и клыки, способные хрустеть чужими костями, а не эта невесомость перышка, плывущего по тихому осеннему воздуху. Не это незнакомое ощущение собственной беспомощности и в то же время силы.
И Рейвенар знал: его навязанная жена сейчас ощущает то же самое. Потому что над ней смеялись и издевались, а не целовали.
Он дал себе слово, что никто и