А вон там, в десяти шагах, ветки на кусте надломлены странным образом. Не снизу вверх, как делают олени, объедая молодые побеги. И не рвано, хаотично, как от сильного ветра или падающего дерева. Аккуратно, под углом, будто кто-то осторожно проходил и слегка зацепился.
Я подошёл ближе и присел на корточки возле куста. Это было что-то вроде шиповника, но с серебристыми листьями, которые переливались на солнце, и длинными колючками цвета старого железа. Несколько веток были сломаны на высоте моего плеча — значит, зверь действительно крупный, не мельче обычной рыси. Но сломаны удивительно аккуратно, без следов зубов или когтей. Словно их просто согнули до предела.
— Что за чёрт? — пробормотал я, разглядывая излом.
И тут заметил!
На самом кончике одной из колючек, едва заметный, трепетал крошечный клочок меха. Серебристо-голубой, тонкий как паутинка, почти прозрачный. Он колыхался в ритме, не совпадающем с движением листвы.
Сердце ёкнуло, и по спине пробежал знакомый холодок предвкушения. Тот самый, который всегда появлялся, когда я выходил на правильный след.
— Есть, — прошептал я, и губы сами растянулись в хищной усмешке. — Афина.
Кошка подошла и обнюхала куст, затем посмотрела на меня и медленно моргнула. В её жёлтых глазах читалось подтверждение.
Я осторожно протянул руку к клочку меха, и едва коснулся его пальцем, как почувствовал лёгкий холодок и покалывание. Будто прикоснулся к кусочку льда, заряженного статическим электричеством.
Мех действительно развевался сам по себе, играя в невидимых воздушных потоках, которые чувствовал только он.
Я осторожно снял клочок с колючки и поднёс к носу. Запах… странный. Не мускусный, как у обычных кошачьих, а какой-то свежий, как после грозы.
Красавчик на плече встрепенулся и тихонько тявкнул, привлекая внимание. Он смотрел вправо от куста, где между деревьями виднелась едва заметная тропинка.
— Видишь что-то? — спросил я.
Горностай принюхался к меху, спрыгнул с плеча и побежал к тропинке, останавливаясь и оглядываясь на меня. Его поведение было красноречивее слов: след ведёт туда.
Я подошёл и присел рядом с тропинкой. На мягкой земле не было отпечатков лап, но трава была примята специфическим образом — не как от копыт или лап, а будто по ней прошёлся лёгкий, почти невесомый зверь.
— Ветряная, — пробормотал я. — Она и вправду почти не касается земли.
Тропинка вела вглубь леса, туда, где деревья росли ещё плотнее, а свет едва пробивался сквозь кроны. Но теперь у меня было направление.
Я встал, стряхнул с колен прошлогодние листья и посмотрел на Афину.
— Готова к настоящей охоте?
Кошка оскалилась в хищной усмешке, демонстрируя клыки. Готова.
— Тогда пошли. И помни — это не обычная добыча. Она наверняка чует опасность.
Мы двинулись по тропинке, и следующий час стал самым сложным испытанием для всех моих навыков следопыта.
Ветряная рысь словно издевалась над законами природы. Там, где обычный зверь оставил бы чёткие отпечатки лап в мягкой земле, я видел лишь идеально ровную поверхность. Будто зверь вообще не касался грунта. А на твёрдой почве следы появлялись на несколько мгновений, а затем… исчезали. Просто стирались, словно их подметали невидимой метлой.
— Что за чертовщина, — пробормотал я, присев возле места, где ещё секунду назад виднелся отчётливый отпечаток лапы.
Я провёл ладонью по земле — она была ровной, без малейших вмятин. Но воздух над этим местом слегка шевелился, хотя ветра не было. Крошечные частички пыли и сухих листьев кружились в миниатюрном вихре не больше ладони в диаметре.
— Она заметает за собой следы, — выдохнул я с невольным восхищением. — Магией.
Пришлось полностью перестраивать подход к выслеживанию.
Самым поразительным было другое. След ветряной рыси внезапно обрывался посреди мягкой лесной почвы, где любое четвероногое оставило бы глубокие вмятины. А через двадцать, а то и тридцать метров появлялся снова — как будто зверь просто перелетел это расстояние по воздуху.
Я остановился возле очередного такого «разрыва» и задрал голову, высматривая ветви, по которым рысь могла бы перепрыгивать. Но деревья росли слишком далеко друг от друга, а ветки были тонкими — не выдержали бы веса крупного хищника.
— Неужели всё-таки летает? — прошептал, глядя в пустое пространство над землёй.
Афина шла чуть впереди, водя носом из стороны в сторону. Её ноздри постоянно раздувались, улавливая что-то неуловимое для меня. Время от времени она останавливалась и принюхивалась к воздуху.
— Что ты чуешь, девочка? — тихо спросил я, поглаживая её по загривку.
Хищница подняла морду к небу и глубоко вдохнула. Потом посмотрела на меня и тихо мурлыкнула. Как будто пыталась передать мне ощущение чистого горного воздуха.
Красавчик вёл себя ещё странней. Его маленькие ушки постоянно подрагивали, поворачиваясь в разные стороны, словно ловили неслышимые звуки. Несколько раз он тихонько скулил и тыкался мордочкой мне в шею, указывая направление.
— И ты что-то слышишь? — пробормотал я.
Горностай подбежал к большому дубу. Начал бегать вокруг ствола кругами, принюхиваясь и попискивая. Я подошёл ближе и внимательно осмотрел кору.
Царапин не было. Но на высоте примерно в метр от земли кора выглядела… по-другому. Будто кто-то очень аккуратно прикоснулся к ней и оставил едва заметный отпечаток. Не физический — скорее энергетический.
Я провёл ладонью по этому месту и почувствовал лёгкое покалывание. Статическое электричество.
— Понятно, — выдохнул я. — Она трётся о деревья, метит территорию. Только не запахом, а… магией?
Выходит, ветряная рысь оставляет за собой не только физический, но и магический след. Что-то вроде заряженного воздуха, который мои питомцы могли чувствовать, а я — лишь изредка ощущать как покалывание на коже.
Мы двинулись дальше, и я заметил закономерность.
Рысь не шла напрямик. Её маршрут петлял самым причудливым образом — через густые заросли колючего кустарника, по россыпям острых камней, через поваленные стволы, образующие естественные барьеры. Места, где Зверолову пришлось бы продираться с трудом, царапаясь и спотыкаясь.
— Умница, — с невольным восхищением пробормотал я. — Ты точно знаешь, что делаешь.
Это не было случайным блужданием испуганного зверя. Это была продуманная стратегия. Ветряная рысь инстинктивно или сознательно выбирала самые неудобные для преследователя маршруты. Там, где она могла легко проскочить благодаря своей магической природе, человек и обычные звери застревали бы на каждом шагу.
Через час такой охоты мои руки были исцарапаны колючками, а на лбу выступил пот. Афина, привычная к подобным