— Верю, сынок, конечно, верю! — шепчу, прикрывая трубку рукой, чтобы он не услышал моих всхлипов.
Мишка бросает на меня быстрый, вопросительный взгляд. Я показываю ему большой палец и улыбаюсь сквозь слезы. Он понимающе кивает и сбавляет скорость.
— Так что все позади, мамуль! — весело продолжает Рома — Теперь только реабилитация — и все. Буду здоров, как огурец!
«Здоров, как огурец!» — это мое выражение. Я всегда так говорила им с Яной в детстве, когда они поправлялись после простуды. Он помнит. Мой мальчик все помнит.
— Конечно, будешь! — говорю твердо — Самый здоровый огурец на свете.
— Мам… — чувствую, как меняется его голос, становится серьезнее — Яна мне рассказала. Про отца и Нику.
Я замираю. Сердце пропускает удар.
— Рома…
— Мам, все нормально! — тихо говорит он — На самом деле, я знал. Еще до операции.
Я холодею от ужаса.
— Как… как знал?
— Яна напрасно думала, что я не видел то сообщение от Ники. Я прочитал его. Прямо перед тем, как меня повезли в операционную.
Я закрываю глаза. Представляю, как он лежит на каталке, ему страшно, а он читает… это предательство. Господи, что же он пережил, мой бедный мальчик!
— Сынок, как же ты…?
— А ты как, мам? — вдруг спрашивает он.
Вопрос застает меня врасплох.
— Я… — смотрю в окно, на проплывающие мимо дома, потом на профиль Миши, который делает вид, что внимательно следит за дорогой, но я знаю, что он слышит каждое слово — Я вычеркнула Игоря из своей жизни. Окончательно.
— Я тоже! — твердо говорит Рома — И его, и ее. Нет у меня ни отца, ни жены.
И добавляет, и от этих его слов у меня сжимается сердце:
— Мама, держись. Я знаю, это больно. Это страшно и несправедливо. Но мы с тобой выдержим. Ты и я, и Янка. Мы сильные.
Он успокаивает меня. Мой сын, который только что выкарабкался с того света, который пережил двойное предательство от самых близких людей, сейчас успокаивает меня! Свою сорокапятилетнюю мать. В этот момент я понимаю, как он повзрослел. Не на год, не на два. Он повзрослел на целую жизнь за эти несколько месяцев. И я понимаю, что я тоже должна. Должна повзрослеть и стать сильной. Ради него. Ради нас.
— Да, сынок! — говорю я, и мой голос больше не дрожит — Мы сильные. Мы все выдержим.
Мы говорим еще несколько минут. О врачах, о Германии, о больнице. Обычный, ничего не значащий треп, который сейчас важен как воздух. Я слышу, как крепнет его голос, как возвращается его чувство юмора. Когда кладу трубку, на душе у меня светло и спокойно. Впервые за долгое время.
Мишка молчит, дает мне прийти в себя. Машина плавно катит по улицам, увозя меня все дальше и дальше от моего прошлого.
— У него все хорошо! — нарушаю я тишину.
— Я понял! — кивает он — Я рад, за тебя, и за него.
Поворачиваюсь к нему. Смотрю на его сильные, уверенные руки на руле, на его уставший, но такой надежный профиль. И совершенно спокойно и буднично, спрашиваю:
— Миш, можно я у тебя поживу еще несколько дней? Я скоро зарплату получу, и сниму квартиру.
— А жить на что будешь, когда все деньги угрохаешь на съем? — хмурится он — Снимать жилье сейчас дорого. Очень. Плюс тебе машину надо из ремонта забирать. А потом и правда продать ее к чертям и купить новую. Она у тебя несчастливая.
— Это я несчастливая, а не машина! — неожиданно для самой себя заступаюсь я за свою бедную «ласточку» — Она-то в чем виновата?
Вздыхаю.
— А на что я буду жить пока не знаю! — честно признаюсь — Что-нибудь придумаю.
Мишка останавливает машину на светофоре и поворачивается ко мне. Смотрит прямо в глаза.
— Живи у меня! — просто говорит он — Сколько надо, столько и живи! Хоть год, хоть два… хоть всю жизнь.
Последнюю фразу он произносит с усмешкой, как будто шутит, но я вижу, как напряглось его лицо, как он смотрит на меня с затаенной надеждой. Он волнуется, ждет моего ответа. Он действительно хочет, чтобы я жила у него.
Мне становится неловко. Отвожу взгляд.
— Миш, это неудобно. У тебя своя жизнь, свои дела… Я буду мешать.
— Да не буду я к тебе клеиться, не бойся! — сердито перебивает он, и в его голосе звучит обида — Я же понимаю, что не нравлюсь тебе как мужчина. Никогда не нравился. Живи просто так. Как старая знакомая. Как бывшая одноклассница, попавшая в беду. Комната у меня одна, но я на кухне прекрасно помещусь. Места хватит.
Я молчу. Он думает, что не нравится мне. А я и сама не знаю.
— Спасибо! — говорю тихо — Тогда… поживу немного. Пока не пойму, что и как дальше.
— Вот и договорились! — он заметно расслабляется и трогает машину на зеленый свет.
Смотрю на его профиль и думаю: «Напрасно он так. Что не нравится, как мужчина. По-моему, нравится. Очень даже!»
Но вслух, конечно, ничего такого не говорю.
Чтобы сменить неловкую тему, перехожу на бытовые рельсы.
— Нам в магазин не надо заехать? Продукты у тебя дома есть? Чтобы… ну, меня кормить? Я могу суп сварить, второе. Я хорошо готовлю. Даже пироги умею! С капустой, с мясом…
— Пироги — это хорошо! — он улыбается своей кривой, мальчишеской усмешкой — Пироги я люблю. Но ты не заморачивайся. Я тоже неплохо готовлю. Так что, с голоду не помрем. И продукты у меня есть. Но если тебе чего-то конкретного хочется — можем заехать.
— Да не надо, раз все есть! — отмахиваюсь я. Мысль о том, что нужно ходить между полками, выбирать, кажется мне сейчас непосильной. Мне хочется одного — спрятаться.
— Ну, нет, так нет! — соглашается он.
И мы едем домой. Я впервые произношу это слово мысленно, не испытывая отторжения. Не в чужую квартиру, не в гости, а домой. Наверное, дом — это не стены. Это место, где тебя не обидят. Где тебе спокойно. Где есть рядом человек, которому есть до тебя дело…
Глава 17
Мы опять пьем