Понимал я содержимое ее Чертогов Разума ровно серединка на половинку: половина библиотеки была на русском, другая — на эльфийском. И почти все книги уже покрылись бело-зеленым налетом плесени. Не знаю, что это значило. Может быть, органическое поражение мозга или глубину воздействия скоморошьего напитка на сознание? Сложно сказать. Одно утешало: у прекрасной эльфийки было много, очень много крепких якорей в разуме. Примерно десять процентов книг на полках сияли ровным золотым светом, и я просто не мог нарадоваться таким раскладам — ей было на что опереться, за что бороться. Да и сами полки не поддавались тлетворному воздействию. Это и не полки вовсе были, а ветви живых деревьев с зелеными листочками и шелковистой корой… Красота, да и только!
Я стоял посреди Библиотеки, изучал обстановку и никак не мог решиться на немедленные действия. С чего начать? Как избавиться от плесени и привести здесь все в порядок, не навредив пациентке?
Небольшой, аккуратный камин из желтого кирпича в самом углу книгохранилища вдруг заставил меня рассмеяться: сушить! Сушить и проветривать! Сначала одно, потом — другое! Молодцом девчонка, если у нее тут камин стоит — значит, не совсем пропащая, где-то на подсознательном уровне она была готова избавиться от зависимости, ей просто нужно помочь. А чем топить камин мы точно найдем. Да и вообще — чего это я на менталистике сосредоточился? Как будто у меня Жабьего камня нет! Вот же он, в кармане!
Ладно, ладно, не он, а его визуализированная проекция. Но сам камень сейчас у меня в руке, которая лежит на лбу Динки — в материальном мире. Тоже, небось, подействует! И огонь в камине разжечь — это запросто, буквально по щелчку пальцев. Уж этому-то я обучен, искры из-под ногтей пускать. Маг я или не маг? И пофиг, что пустоцвет…
Я принялся сдирать навязчивые упоминания про скомороший чай со стен и полок, выуживать книжки и брошюрки о нездоровом пристрастии — и пихать в камин. Не пихать — укладывать! И не только в камин, но и неподалеку от него, потому что все не помещалось: проклятый отвар засрал эльфийскую головушку юной урбанистки весьма основательно!
— Scintilla ignis! — сказал я и щелкнул пальцами.
И только потом подумал, что говорить на латыни в голове у представительницы эльфийской расы — некорректно. Мог бы и на квэнья выдать словесную формулу, корона бы с головы не упала. Потому что нет ее там! Максимум — байкерский шлем или противогаз. Но вообще эльфы очень уж болезненно относятся ко всему, что связано с Арагоном. Даже странно: к ним отношение в этом государстве было помягче, чем, скажем, к оркам, которые приговаривались к смерти по факту своего появления в границах владений тамошних монархов. Им не запрещали ходить по земле, в отличие от кхазадов, которым предписывалось не казать носу под небеса и сидеть в пещерах и катакомбах… Однако, поди ж ты — не переносили латынь, хоть ты тресни. Оскорбительной для эльфийского слуха была речь, на современном диалекте которой говорили в единственном государстве мира, где раса остроухих долгожителей считалась вторым сортом.
Меж тем, сырая от плесени бумага разгоралась неохотно, но постепенно пламя брало свое, облизывая покрытые плесенью брошюрки, плакаты и листочки в клеточку. Я к камину не приближался — закидывал в него топливо порциями и одновременно с этим чуть-чуть наводил порядок в Библиотеке. Почему чуть-чуть? Потому что тут и так было все очень прилично, разве что выровнять ряды книг и смахнуть пыль не помешало. Она была четкой девочкой и очень старательной ученицей, вообще непонятно — на фига ей понадобились стимуляторы и как такая перфекционистка могла завалить курсач?
Единственное, что меня смущало — так это целая полка, посвященная очень щекотливой теме. Например, «Полиандрия у европейских эльфов». Или «Любовные треугольники в авалонской литературе 19 века». А также «Можно ли любить двоих?» за авторством какой-то Консуэлы Казула. В принципе, меня это никаким боком не касалось, хотя и вызывало приступы натурального подросткового смущения. В конце концов, эти ребята постарше меня, им за двадцать — что я их, воспитывать буду? Хотя, конечно, странно все это и непонятно.
Я находился тут уже около часа и почти закончил жечь макулатуру, в библиотеке стало жарко, и плесень начала исчезать — прямо на глазах, скукоживаясь, чернея и отваливаясь от страниц и обложек, как в ускоренной перемотке видео. Я уже посматривал в сторону двери, чтобы хорошенько тут всё проветрить, но вдруг почувствовал странную боль в плече, а потом неведомая сила выдернула меня из Чертогов Разума Динки.
* * *
Хватая ртом воздух я пришел в себя, валяясь на спине. Болел затылок — похоже, я сильно ударился. Надо мной нависал потолок, а еще — злое, раскрасневшееся лицо Мансура. Рядом лежала Динка, на грязной-грязной клеенке, в луже собственного пота. Ее лихорадило, тело эльфийки просто источало жар, такой сильный, что футболка на ней исходила паром.
— Ты убиваешь ее! — заорал Мансур.
Это он, похоже, потянул меня за плечо, от чего я упал и треснулся затылком!
— Я ТЕБЯ сейчас убью, туповатый ты олень! — рявкнул я и ухватил его телекинезом за шиворот. — Пшел вниз, сиди там и не рыпайся, иначе, ей-Богу, я изобью тебя до полусмерти! Идиота кусок!
И за рубашку и штаны поволок его вниз по лестнице, не обращая внимания на матерщину и причиняемые парню мелкие травмы.
— Вадим, если хочешь, чтобы ваша Динка выжила и вернулась к нормальной жизни — держи этого дебила изо всех сил, — я пребывал в состоянии лютого бешенства. — Это же хватило ума — вмешиваться в работу мага! А если б я его убил? Или покалечил? Или пациентке навредил?
— Вы и так!… — начал чернявый, но был прерван товарищем.
— Я его подержу! Я понял! Не повторится! — Вадим — наиболее адекватный из всех, кто присутствовал в этой комнате, принял внизу матерящегося Мансура, ухватил его за руки и посадил на диван. — Когда закончите — скажите! А ты сиди, Сурик! Ты соображаешь, с кем связываешься? Помнишь, чего стоило такого, как он, найти? Вот и заткнись!
— Окно открой, проветрите тут хорошенько, — сказал я.
Это ведь были земские парни, которые поступили в Ингрию и остались тут в опричнине работать. Для них встреча с