Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки.
Глава 1
Мамуно Веришлили!
Начало д екабр я 1937 года. Эсминец «Незаможник», порт Батуми, Грузинская ССР.
Лёха сидел в совсем компактной кают-компании эсминца «Незаможник» пришвартованного у причала порта Батуми — в компании командира, старпома, комиссара, начальника военно-морской базы Батуми и появляющихся и исчезающих младших командиров эсминца — и, размахивая руками, пересказывал им свои любимые «испанские сказки». А если точнее, приправленные смыслом и сарказмом байки о роли авиации и флота в современных условиях. Рассказывал, как торпедировали испанский линкор, как бомбили немцев и испанцев, как взрывали мост со Стариновым, как угонял «Шторьх», какие сейчас самолёты, как бессильна оказалось ПВО, и многое, многое другое. Естественно, не обошлось и без рассказов про темпераментных испанок, южную кухню, музыку и вообще про жизнь по ту сторону железного занавеса.
Моряки слушали, как дети: с открытыми ртами, хохотали, качали головой, а иногда и и подозрительно косились — мол, может, и заливает же, товарищ лётчик.
Название эсминца — «Незаможник» — вдруг, совершенно внезапно, дернуло Лёху куда‑то в прошлую жизнь. Такое, надо сказать, стало случаться уже крайне редко. Он ведь свыкся со своим новым телом, принял свою жизнь в 1937‑м, друзей, ба… хммм… любовь, врагов… Принял так, что иногда и сам себе казался человеком отсюда, а не пришельцем из другого времени.
Но сейчас — вспыхнуло. Совсем иной берег, другой свет в окнах. Его трёхлетний сын, смешно морща нос, учился говорить. И слово «незабудки» он, не колеблясь ни секунды, произносил как «заебудки» — так уверенно и гордо, что исправлять… Пришлось согласится и стали они «заебудками» навсегда.
И вот теперь, глядя на свежевыкрашенные буквы названия на борту, Лёха без колебаний переименовал корабль в «Заебож…к» — и едва сдержал ухмылку, когда его поправили, чтобы кто‑нибудь не спросил, отчего это его так развеселило.
— … А вы говорите — у нас бардак, — философски подвёл итог капитан второго ранга. — А там вообще карнавал с литаврами. В общем, думать надо товарищи командиры… и выходить на руководство с предложениями.
Постепенно веселье стало иссякать. Лёха, допив свой третий стакан чая с лимоном и сильным привкусом алкоголя, потянулся и вздохнул.
— Всё что нажито честным непосильным трудом… — грустно сказал он, обращаясь скорее к потолку кубрика, чем к собеседникам. — Всё там, на «Хэросиме». Подарки, сувениры, личное барахло. Всё на танкере осталось. А я, выходит, тут. Без ничего. Как нищий родственник.
Наступило мимолётное молчание и товарищи командиры переглянулись… Где-то наверху глухо скрипнула палуба.
— Какие проблемы! Ты же не арестованный. Сейчас сгоняем портовый катер, чего там! — неожиданно предложил слегка подгулявший начальник базы, поднявшись с лавки и ткнув пальцем в воздух. — Да хоть сейчас!
— Пару краснофлотцев организуем, — подмигнул командир эсминца. — Надёжные ребята, не подведут.
Морское братство сработало.
Через двадцать минут катер уже негромко рычал мотором, нарезая тёмную гладь бухты. Ещё через сорок пять минут он, вернувшись опять ошвартовался у борта эсминца. Там, на освещённой палубе, пара исключительно довольных краснофлотца, ставшие богаче на несколько пачек испанских сигарет, с лицами победителей грузили из катера то самое «нажитое непомерным трудом». Надо сказать, что не так и много то по современным меркам: пара чемоданов и пара не слишком больших ящиков. Любимый аккордеон Hohner Лёха гордо втащил на борт самостоятельно и без посторонней помощи.
Уснув на узкой койке уже за полночь, с утра Лёха был снова буквально стащен с койки рано утром.
Начало декабря 1937 года. Обком партии, город Батуми, Грузинская ССР.
Первый секретарь ЦК КП(б) Грузии Лаврентий Павлович Берия раздражённо качался на стуле в здании Аджарского обкома партии в Батуми и был зол на весь мир.
— Мудаки! Ну что за мудаки собрались вокруг! — буркнул он себе под нос, сжав в пальцах мундштук. — Правда, преданные лично мне мудаки… но всё же.
Перед ним виновато стоял по стойке «смирно» начальник НКВД Грузинской ССР товарищ Гоглидзе. Стоял, почти не дыша, глядя в одну точку чуть выше головы Берии.
— Это надо было умудриться устроить перестрелку с этим сраным морским лётчиком! Да ещё и с Героем Советского Союза! И где? В гостинице обкома партии! — Берия подался вперёд. — Что молчишь? Распустил своих архаровцев, говори!
— На фуршете, — начал Гоглидзе осторожно, — Секретарь Аджарского обкома, Иосиф…
— Дальше, — нетерпеливо махнул рукой Берия.
— … сцепился с моряком, точнее — с морским лётчиком с прибывшего парохода. Дальше показания расходятся. То ли лётчик слопал последний бутерброд с икрой, опередив товарища Коч…— Гоглидзе запнулся, — … мазашвили, то ли… хмм… погладил его даму по мягкому месту. То ли и то и другое произошло одновременно.
— Мамуно веришвили! Жалко что ли задницы этой профурсетки! У него же целый гарем тут, в Батуми! Продолжай! — голос Берии стал вязким и заинтересованным.
— Ну этот в Батуми у него совсем маленький… К ним подошёл прибывший на пароходе политработник, бригадный комиссар, этот… Кишиненко, вот! Всё свелось в итоге в шутку, все долго смеялись, даже жали руки и обнимались. Ну, а ночью была дана команда по инстанции…
Он запнулся. Берия медленно кивнул головой:
— Ну? Что этот… мазашвили приказал?
— Задержать моряка до утра. Доставить в следственный изолятор и провести аккуратно, так сказать воспитательную беседу. Ну, может, попинать немного, чтоб знал своё место. Но… наш лейтенант, старший наряда, проводивший задержание, по привычке крикнул: «Вы арестованы!»
Лётчик захлопнул дверь номера, открыл окно и заорал, что на него напали переодетые троцкисты, шпионы и пидарасы из Парижа. Кто-то из персонала гостиницы вызвал наряд милиции.
— Так и кричал — пидарасы из Парижа? — Берия впервые за беседу улыбнулся.
— Да. Называл наш наряд пидарасами, мужеложцами и свистящими задницами. Всё запротоколировано. Вот показания горни…
— А наш лейтенант… он разве не мужеложец? — Берия развеселился и махнул рукой, мол продолжай.
— Э… пока не замечен. Но если прикажете… — начальник НКВД Грузии никак не мог поймать настроение начальства. Берия снова кивнул головой — давай, не тормози.
— При попытке выломать дверь лётчик открыл огонь из «Браунинга». К счастью, выстрелил вверх, но эффект вышел… громкий. Тут как раз подоспел усиленный милицейский наряд. Милиционеры, не разобравшись, скрутили наших и набили им морды. И только потом увидели у нашего старшего удостоверение сотрудника НКВД. Ни ордера на