Пича он оставил дома, велев не отвечать на звонки, не открывать дверь, не выходить. Еды ему хватит на несколько дней. Лишь бы квартиру не спалил.
— Сейиди, — вывел его из задумчивости высокий мужской голос Вафи, старшего на плантации. — Мне сказали, что ты меня ждешь.
— Как дела? Как твое здоровье, Вафи? — Муниф всегда был вежлив с людьми, стоящими ниже него по положению, тем более с подчиненными, тем более с земляками.
— Спасибо, уважаемый сейиди, все хорошо. Как ты сам? Как твои дела?
Они могли говорить так довольно долго, по нескольку раз задавая одни и те же вопросы. Так йеменцы делали в особенности с людьми посторонними, но если знали друг друга давно, то разговор про здоровье и дела сворачивали после первого круга расспросов и ответов.
— Он ждет тебя, — сообщил Вафи, отирая дождевые капли, стекавшие с волос на лицо. — Его оставили в домике на горе, чтобы не слишком обращал на себя внимание рабочих. Многие знают его в лицо, могут пойти разговоры. Они ведь тебе не нужны, сейиди?
— Ты, как всегда, проницателен и деликатен, дорогой Вафи. — Муниф поднялся со скамьи и дернул футу, от которой совершенно отвык на военной службе, поправил на поясе джамбию, принадлежавшую когда-то брату. Уже давно (сразу после отъезда Мунифа из Саады) Джазим посылал своего человека к Афаф, чтобы тот забрал вещи Мунифа. Именно тогда она положила к вещам этот кинжал.
Единственное, что сейчас порадовало Мунифа в его гражданском облачении, это пиджак — в горах сегодня было прохладно и сыро.
Он нацепил пояс и засунул за него джамбию, зная, что заедет к Афаф, ему этим хотелось продемонстрировать, что он чтит память о брате. Однако первым оценил его кинжал связной хуситов, дожидавшийся в домике.
Встал навстречу, когда Муниф вошел в полутемный сарай с нарами вдоль стен, где ночевали работники, возвращавшиеся домой только в джума. Перебросились дежурными фразами о здоровье, как вдруг связной спросил:
— Ты разве местный? Разговариваешь как все в столице, а джамбия у тебя здешняя, старинная и дорогая. Если мне не изменяет память, такие, а их было всего штук пять, подарил Хусейн аль-Хуси нескольким своим приближенным бойцам. Материалы все очень дорогие на ножнах.
— У тебя хорошая память, и она тебя не подвела, — кивнул Муниф, пожалев, что надел джамбию. — Читай эти бумаги. Тут то, что можно предоставить вам из оружия, и расценки. Мне кажется, и этого скоро не будет. Пользуйся моментом и сообщи об этом своим.
Связной кивнул и выложил на стол несколько пачек долларов:
— Я не с пустыми руками. Сейчас поставлю галочки на твоей бумаге, и когда ждать поставок?
— Сегодня же позвоню и грузовики отправятся к вам как обычно.
Муниф уже встал, чтобы попрощаться, но связной вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул:
— Ну конечно! Ты слишком молод, чтобы быть приближенным Хусейна. А вот твой брат! Муслим ведь твой брат? А я-то ломал голову, на кого ты так похож?
— Вспомнил? — со злостью уточнил Муниф. — А теперь забудь. Тебе же будет лучше. Если кто-то узнает…
— Понял-понял, сейиди, можешь не продолжать, — побледнел связной и поторопился уйти, схватив с грубого деревянного стола бумажку со списком оружия. — Я сейчас все помечу и верну.
Муниф завернул деньги в газету и отнес их в машину. Тут у него был джип, купленный в складчину с Джазимом, чтобы переезжать с одной плантации на другую, на этой же разъездной машине их встречали в аэропорту, когда они прилетали.
Вернувшись, он обнаружил список на столе и скромно сидящего рядом на скамье связного.
— Ты лично знал брата? — Муниф сложил вчетверо листок и убрал его в карман пиджака, собираясь уходить.
— Лично нет. Но кто же его у нас не знает! Все газеты пестрели не только портретами Хусейна, но и других героев, в том числе и твоего брата. Странно, что ты не в курсе дела. Хотя… — он осекся.
— Что говорили про меня? — спросил Муниф, догадавшись о чем не договорил связной.
— Разное, — уклончиво ответил хусит. — Кто-то плел, что ты погиб вместе с Муслимом, кто-то, что стал шахидом, а кто-то, что ты предал нас всех…
— Громко сказано, — хмыкнул Муниф, понимая, что легкой прогулки не будет и просьба-задание Салима воссоединиться с родичами и земляками может просто-напросто стоить ему жизни. Но не собирался отступать.
Он, взяв джип, поехал в Сааду, перед отъездом устроив втык Вафи, который считал, что рабочие могут безнаказанно таскать кат с плантаций Джазима и Мунифа. Он пообещал пустить на удобрения каждого, кто будет брать больше, чем можно унести за щекой. У Вафи не возникло сомнений, что Муниф выполнит обещание, когда он поглядел в глаза хозяина, злые и циничные.
* * *
Муниф покрутил по улицам Саады, не сразу найдя собственный дом. Слишком много времени прошло. Зато проехал мимо того особняка, и все, что нахлынуло при виде этого забора с битым стеклом поверху, чуть не накрыло его с головой. Он даже остановился неподалеку, за тем поворотом, где тогда ждали его Рушди и Акрам. Уже утром ждали, уехав ночью… Лег грудью на руль и прикрыл глаза, но тут же взял себя в руки, достал из бардачка сигареты и закурил. Слишком тяжело. Он чувствовал беспомощность, изнуряющую, лишающую сил, не ощущал себя свободным последние годы, только в качестве придатка Джазима.
Мысленно вознес молитву Всевышнему, и это придало ему сил.
«Словно в ту ночь», — так он подумал, когда, оставив машину за несколько домов, дальше пошел пешком — слишком узкая улица для джипа.
Муниф увидел соседа, старика Дауда, сидящего в глубокой тени дома на плоской ковровой подушке с подобием флюса из-за листьев ката, набитых