Эдуард Сероусов
Последний исповедник
Часть I: Исповедь
Глава 1: Цифровая исповедальня
Отец Томас Лазарь сидел в полной темноте своей квартиры, освещаемый лишь холодным светом экрана. Он поправил очки с нейроблокирующими линзами – неприметную, но жизненно важную защиту от вездесущих сканеров эмоций. Часы показывали 2:43 ночи – идеальное время для тех, кто хочет остаться невидимым для Департамента когнитивного здоровья.
– Сеанс подготовлен, – сообщила Майя, ее голос через шифрованный канал звучал с легким металлическим оттенком. – У вас есть сорок две минуты до следующего сканирования сети.
– Благодарю, – ответил Томас, сохраняя невозмутимое выражение лица, хотя знал, что камеры в его квартире временно обмануты зацикленной записью его сна. – Сколько сегодня?
– Пятеро. Обычные грехи, ничего особенного, – в ее голосе сквозила усталость с примесью цинизма. – Ну, может, четвертый будет интересным. Выглядит напуганным.
Томас недовольно поморщился.
– Майя, это не развлечение.
– Простите, отец, – быстро отозвалась она, и он услышал искреннее раскаяние в ее тоне. – Иногда циничный юмор – единственное, что помогает справиться с тем, что мы делаем.
Он понимающе кивнул, хотя она не могла этого видеть. Майя Чен, тридцатичетырехлетний гений кибербезопасности, тайная буддистка и, пожалуй, единственный человек, которому он мог доверять в Новом Вавилоне, не принадлежала к его пастве. Но она разделяла его убеждение, что люди имеют право на духовную жизнь, даже если Протокол когнитивной безопасности объявил веру "опасной формой самообмана и источником социальной нестабильности".
– Первый готов к подключению, – сообщила Майя.
Томас глубоко вдохнул, мысленно перекрестился – жест, который он уже много лет не делал физически, – и нажал на мерцающий символ.
Перед ним открылось диалоговое окно с простым интерфейсом. Никакой графики, никаких изображений – только текст на абсолютно черном фоне. Специальная разработка Майи, предельно энергоэффективная и почти невозможная для отслеживания.
"Я слушаю тебя, дитя мое", – набрал Томас стандартное приветствие.
"Простите меня, отец, ибо я согрешил", – появился ответ секунды спустя, буквы формировались одна за другой, как будто невидимая рука медленно выводила их в темноте цифрового пространства.
Первая исповедь была короткой и предсказуемой – мелкое воровство на рабочем месте, обман в отчетности, присвоение корпоративных ресурсов. Обычные грехи Нового Вавилона, города, где выживание часто требовало компромиссов с совестью. Томас дал короткое наставление, назначил епитимью – двадцать минут медитации над текстом псалма, закодированным в форму безобидного стихотворения, которое не вызвало бы подозрений при сканировании.
Второй и третий кающиеся также не преподнесли сюрпризов. Прелюбодеяние, зависть, мелкая ложь… Грехи старые как мир, лишь обретшие новые формы в цифровую эпоху. Четвертой была женщина, судя по стилю письма и деталям исповеди. Она долго молчала после установления соединения, и Томас терпеливо ждал, зная, как трудно бывает начать разговор о том, что тяготит душу.
"Отец, я не знаю, с чего начать", – наконец появились слова на экране.
"Начните с того, что тяготит вас больше всего", – ответил Томас.
Снова долгая пауза, затем текст полился быстро, словно прорвав невидимую плотину:
"Я убила своего мужа. Не напрямую. Не своими руками. Но я виновата в его смерти так же, как если бы я вонзила нож ему в сердце".
Томас не позволил себе ни малейшего движения, хотя внутренне напрягся. Это было серьезнее обычных исповедей. Он мог бы предположить, что это проверка – Департамент иногда засылал провокаторов, чтобы выявлять подпольных священников. Но что-то в стиле письма, в рваном ритме появляющихся на экране слов говорило о подлинности этой исповеди.
"Продолжайте", – набрал он.
"Мой муж страдал от дегенеративного нейронного синдрома. Три года назад ему назначили экспериментальное лечение – дорогое, но эффективное. Препарат сдерживал развитие болезни, но требовал точного соблюдения дозировки. Если пропустить прием или превысить дозу, побочные эффекты могли быть… катастрофическими".
Томас наблюдал, как слова появляются на экране. Женщина явно собиралась с духом, чтобы продолжить.
"Два месяца назад я встретила другого человека. Это не оправдание, отец. Я знаю, что совершила грех прелюбодеяния. Но дело не только в этом. Мой любовник – врач. Он предложил… способ облегчить страдания. Он дал мне другой препарат – внешне идентичный, но с другим действием. Сказал, что это поможет мужу уйти без мучений, что это акт милосердия".
Томас почувствовал холодок, спускающийся по позвоночнику. Он вспомнил новостные ленты двухмесячной давности – скончался известный физик, ведущий специалист по квантовым вычислениям. Умер от осложнений дегенеративного синдрома. Его вдова получила соболезнования от министра науки.
"Я заменила его лекарство. Не сразу, постепенно. Сначала через день, потом каждый день. Он умер через две недели – тихо, во сне. Все решили, что это прогрессирование болезни. Даже вскрытие не выявило ничего подозрительного".
Пальцы Томаса замерли над клавиатурой. Женщина продолжала исповедь:
"Он оставил мне все. И теперь я понимаю, что мой любовник интересовался не мной, а наследством. Он исчез через неделю после похорон. А я осталась наедине с тем, что сделала".
Последовала пауза, а затем:
"Отец, я не ищу прощения. Я не заслуживаю его. Я просто больше не могу носить это в себе".
Томас глубоко вздохнул. В прошлой, домракобесной жизни, когда он был профессором теологии и семиотики, он написал целую монографию о природе исповеди как семиотическом акте – передаче бремени греха через языковые знаки. Теперь, в мире, где само понятие греха было объявлено "когнитивным искажением", эта теория приобрела новое, горькое значение.
"Ваш грех тяжек, дитя мое", – медленно набрал он. – "Но нет греха, который нельзя было бы искупить искренним раскаянием и делами покаяния".
Он помедлил, подбирая слова. Случай был сложным – не просто убийство, но и нарушение множества других заповедей. И все же его долг – предложить путь к искуплению, а не осуждение.
"Для начала вам следует анонимно связаться с медицинскими властями и сообщить о враче, предоставившем вам запрещенный препарат. Это предотвратит возможные будущие смерти".
"Я не могу, отец", – ответ пришел мгновенно. – "Он работает в Департаменте когнитивного здоровья. Если я заговорю, они узнают, что я обращалась к исповеди".
Томас нахмурился. Связь с Департаментом делала ситуацию гораздо опаснее. Эта организация, созданная для "лечения религиозного мышления", обладала почти неограниченной властью. Они могли не только стереть воспоминания человека, но и полностью переписать его личность через "когнитивную коррекцию".
"Тогда ваша епитимья будет иной", – решил он. – "Вы должны использовать унаследованные средства на анонимную помощь страдающим от того же заболевания, что и ваш муж. Найдите способ финансировать исследования или обеспечить лечение тем, кто не