Я решил немедленно позвонить Диме. Нам нужно было обсудить, как реагировать на эту новость и какие потенциальные проблемы она могла создать.
– Аукцион Christie's? – Дима присвистнул, когда я сообщил ему новость. – Это серьезно. Большие аукционные дома проводят тщательную проверку провенанса работ. Они будут изучать историю «Дисперсии идентичности», возможно, захотят получить дополнительную информацию о художнике.
– Именно это меня и беспокоит, – я потер переносицу. – Что, если они начнут копать слишком глубоко? Что, если захотят связаться с Фантомом напрямую?
– Сомневаюсь, что они будут так настойчивы, – Дима звучал относительно спокойно. – Они имеют дело с работой, которая уже находится в частной коллекции, у признанного коллекционера. Провенанс чистый – от художника к галерее, от галереи к коллекционеру. Никаких красных флажков.
– Надеюсь, ты прав, – я вздохнул. – Но нам нужно быть готовыми к дополнительным вопросам и повышенному вниманию.
Мы договорились встретиться вечером, чтобы детально обсудить ситуацию и подготовиться к возможным сценариям развития событий.
После разговора с Димой я почувствовал странное беспокойство. Новость об аукционе Christie's должна была радовать – это был триумф нашего проекта, подтверждение того, что мы создали нечто, признанное на высшем уровне арт-рынка. Но вместо радости я испытывал тревогу, как будто мы пересекли какую-то невидимую черту, точку невозврата, после которой события начнут развиваться по собственной логике, независимо от наших намерений.
Следующие две недели прошли в лихорадочной подготовке к аукциону. Мы с Глебом разработали стратегию коммуникации, подготовили материалы для прессы, составили ответы на наиболее вероятные вопросы. Дима работал над технической документацией для «Дисперсии идентичности» – Christie's запросил дополнительную информацию о том, как обеспечивается аутентичность и сохранность цифровой работы.
Интерес медиа был огромным. История о том, как работа неизвестного год назад художника попала на престижный аукцион с эстимейтом в сотни тысяч долларов, привлекла внимание не только специализированных арт-изданий, но и mainstream медиа. Я давал интервью почти каждый день, рассказывая о Фантоме, его философии, его месте в современном искусстве.
Уровень внимания был беспрецедентным, и с ним росли и риски. Журналисты становились все более настойчивыми в своих вопросах, некоторые открыто выражали скептицизм относительно личности Фантома и его внезапного успеха. Теории о том, кто скрывается за псевдонимом, множились, от относительно правдоподобных до совершенно фантастических.
За несколько дней до аукциона я получил звонок от Оливии Чен, куратора отдела современного искусства Christie's:
– Мистер Белецкий, благодарю вас за предоставленные материалы о «Дисперсии идентичности». Они очень помогли нам в подготовке лота. У меня остался лишь один вопрос – есть ли возможность получить хотя бы краткий комментарий от самого мистера Фантома по поводу аукциона? Это добавило бы ценный контекст для потенциальных покупателей.
Я почувствовал, как напрягаюсь:
– Боюсь, это невозможно, мисс Чен. Как вы, вероятно, знаете, мистер Фантом принципиально избегает прямых коммуникаций и публичных заявлений. Это часть его художественной позиции.
– Я понимаю, – в голосе Оливии звучало легкое разочарование. – Но даже короткое письменное заявление имело бы значение. Особенно учитывая растущий интерес к этому лоту.
– Я передам вашу просьбу, – уклончиво ответил я. – Но не могу обещать положительного ответа.
После разговора я немедленно связался с Димой. Нам нужно было решить, как реагировать на этот запрос. С одной стороны, отказ мог вызвать подозрения или разочарование. С другой – любая прямая коммуникация от имени Фантома увеличивала риск ошибки или несоответствия с ранее созданной легендой.
После обсуждения мы решили подготовить краткое письменное заявление от имени Фантома. Оно должно было быть достаточно общим, чтобы не давать новой информации, но при этом звучать аутентично и соответствовать образу художника, который мы создали.
Заявление было сдержанным и немного загадочным: «Искусство существует в постоянном движении, переходя от одного контекста к другому, от одного владельца к другому. В этом движении оно обретает новые смыслы, новые интерпретации. «Дисперсия идентичности» исследует именно этот феномен – фрагментацию и трансформацию в потоке времени и восприятия. Я наблюдаю за ее путешествием с интересом, как наблюдал бы за запущенной в море бутылкой с посланием».
Оливия была удовлетворена этим заявлением, и оно было включено в каталог аукциона. Один кризис был разрешен, но я знал, что впереди нас ждут новые вызовы.
День аукциона, 25 мая, наступил быстрее, чем я ожидал. Я был в Нью-Йорке, в аукционном зале Christie's, вместе с Глебом. Дима остался в Москве – его присутствие не требовалось, и мы старались минимизировать количество людей, непосредственно связанных с Фантомом, на публичных мероприятиях.
Аукционный зал был полон – коллекционеры, галеристы, критики, журналисты. «Дисперсия идентичности» была лотом номер 23 – не самым престижным местом в программе, но достаточно хорошим для художника, впервые появившегося на аукционе такого уровня.
Я нервно вертел в руках каталог, ожидая начала торгов. Глеб, сидевший рядом, выглядел внешне спокойным, но я знал, что внутренне он так же напряжен, как и я. Слишком многое стояло на кону – не только цена конкретной работы, но и вся репутация Фантома, его место в иерархии современного искусства.
Наконец, аукционист объявил лот номер 23: «"Дисперсия идентичности", Алекс Фантом, 2022 год. Цифровое произведение, NFT на блокчейне Ethereum. Эстимейт от трехсот до пятисот тысяч долларов».
На большом экране появилось изображение работы – человеческий силуэт, распадающийся на множество фрагментов, как разбитое зеркало. Работа, которую Дима создал в своей квартире чуть больше года назад, теперь была представлена на одном из самых престижных аукционов мира.
– Начинаем с трехсот тысяч долларов, – объявил аукционист. – Триста тысяч долларов, кто даст триста тысяч?
Торги начались немедленно. Сначала цена росла быстро – 320, 350, 380 тысяч. Затем темп немного замедлился, но движение вверх продолжалось. Когда цена достигла пятисот тысяч – верхней границы эстимейта – я почувствовал, как Глеб слегка сжал мое плечо. Но торги не останавливались.
– Шестьсот тысяч долларов, – объявил аукционист. – У нас шестьсот тысяч долларов. Кто даст шестьсот пятьдесят?
Я наблюдал за торгами как в тумане. Цена продолжала расти – 650, 700, 750 тысяч. Основная борьба развернулась между двумя участниками – мужчиной в первом ряду, который делал ставки сам, и кем-то, кто участвовал по телефону через представителя аукционного дома.
– Восемьсот тысяч долларов, – аукционист выглядел довольным, его голос звучал почти торжественно. – У нас восемьсот тысяч. Кто даст восемьсот пятьдесят?
Мужчина в