Я встал из-за стола и подошёл к окну. Снаружи начинало темнеть, фонари уже зажглись, окрашивая грязный снег в желтоватый цвет. Люди спешили домой с работы, закутанные в шарфы и капюшоны, каждый погружённый в свой собственный мир, свои проблемы, свои надежды.
И вдруг меня осенило. Озарение было настолько внезапным и ясным, что я едва не рассмеялся вслух.
– Всё это время я думал, что мы создали Фантома как инструмент обмана, – медленно сказал я, не оборачиваясь. – Но что, если на самом деле Фантом создал нас? Что, если он использовал меня, Диму, Глеба, всех нас как инструменты для своего появления в мире?
Я повернулся к Софье и Веронике, которые смотрели на меня с недоумением.
– Звучит как бред, я знаю, – я вернулся к столу. – Но подумайте об этом. Фантом – это не просто псевдоним, не просто вымышленный персонаж. Это целая концепция, система идей, образов, смыслов. И эта концепция оказалась настолько мощной, настолько созвучной нашему времени, что обрела собственную жизнь, собственную логику развития, собственную траекторию.
Я сделал большой глоток вина, чувствуя, как мысли кристаллизуются, обретают форму:
– Мы думали, что контролируем его, что он – просто инструмент в наших руках. Но на самом деле он всегда был больше нас, сильнее нас. Он был… неизбежен. Если бы не мы, кто-то другой создал бы его или что-то очень похожее. Потому что он выражает саму суть нашей эпохи – эпохи симуляций, эпохи цифровых фантомов, эпохи, когда виртуальное становится реальнее реального.
Вероника смотрела на меня с растущим воодушевлением:
– Это… это действительно интересный взгляд. Фантом как выражение коллективного бессознательного арт-мира, как материализация тенденций, которые уже существовали в культуре.
– Именно! – я ощущал странный подъём, почти эйфорию, как будто находился на пороге какого-то важного открытия. – И в этом смысле разоблачение Фантома – это не конец проекта, а его эволюция, его переход на новый уровень. От симуляции, выдающей себя за реальность, к симуляции, открыто признающей себя таковой и предлагающей рефлексию о природе этой симуляции.
Софья смотрела на меня с смесью удивления и гордости:
– Знаешь, что самое удивительное? Я верю, что ты действительно так думаешь. Это не просто удобная интерпретация для суда или медиа. Ты действительно начинаешь видеть в этой истории что-то большее, чем просто аферу.
Я задумался. Она была права. Где-то в процессе этих разговоров, этих размышлений, этого анализа статей и интервью я действительно начал переосмыслять всю историю Фантома, видеть в ней новые измерения, новые смыслы.
– Да, – признал я. – И это пугает меня. Потому что если я действительно начинаю верить в эту интерпретацию, значит, я начинаю верить в собственную ложь. Разве это не форма безумия?
– Или форма прозрения, – мягко сказала Вероника. – Способность увидеть правду, скрытую за ложью, смысл, скрытый за абсурдом. Разве не в этом суть искусства?
Мы проговорили до поздней ночи, обсуждая различные аспекты истории Фантома, возможные интерпретации, стратегии переосмысления и представления проекта общественности. Постепенно в моей голове начал формироваться план – не просто юридической защиты, не просто попытки избежать ответственности, а настоящей художественной стратегии, которая могла бы превратить скандал с разоблачением в финальный аккорд проекта, в его кульминацию.
Когда Софья уехала, а Вероника осталась ночевать на диване в гостиной, я долго не мог заснуть, думая о том, как странно всё обернулось. Я начинал эту историю как циничный аферист, стремящийся к деньгам и признанию. Я продолжал её как успешный арт-дилер, балансирующий на грани разоблачения. Я пережил крах, падение на самое дно отчаяния и одиночества.
А теперь… теперь я словно заново открывал собственное творение, видел в нём новые грани, новые возможности, новые смыслы. И эти смыслы были не менее реальны, чем изначальное намерение обмануть и заработать. Они существовали параллельно, дополняя и обогащая друг друга, создавая многослойную, сложную картину, которую невозможно было свести к простым категориям «правды» и «лжи».
Фантом, мой фальшивый художник, мой цифровой призрак, возможно, был более настоящим, более подлинным, чем я сам. И в этом парадоксе, в этом противоречии, в этой игре зеркал и отражений и заключался главный урок всей этой истории.
Засыпая, я почувствовал странное спокойствие, даже умиротворение. Как будто после долгого блуждания в темноте я наконец увидел свет – не выход, ещё нет, но хотя бы направление, в котором его искать.
Глава 18: Контратака
– У тебя пять минут, – голос Димы в трубке звучал напряжённо, с заметным акцентом, которого раньше не было. – Потом я меняю симку.
– Мне нужно встретиться с тобой, – я говорил быстро, понимая, что времени действительно мало. – Это важно, Дима. Мы нашли способ выкрутиться из этой ситуации.
– Я вне России, – он как будто не слышал меня. – И не собираюсь возвращаться. Советую и тебе уехать, пока не поздно.
– Послушай, – я старался звучать убедительно. – Мы можем превратить всю историю с Фантомом в концептуальный арт-проект. Есть юрист, который считает, что это может сработать как защита. Есть критик, готовый поддержать такую интерпретацию. Но мне нужны все материалы, все доказательства нашего авторства.
На линии возникла пауза. Я почти физически ощущал, как Дима взвешивает риски и возможности.
– Где ты сейчас? – наконец спросил он.
– В Москве, в съёмной квартире.
– Рискованно встречаться, – в его голосе появились нотки сомнения, которые давали мне надежду. – За тобой могут следить.
– Мы можем встретиться где угодно. Я приеду куда скажешь.
Ещё одна пауза, затем:
– Я в Таллине. Могу быть в Петербурге завтра, но только на один день. Встретимся в пять вечера в кафе «Бергамот» на Фонтанке. Я буду в чёрной куртке и синей кепке. Приходи один.
– Спасибо, Дима. Я…
Но связь уже прервалась. Дима, верный своему слову, уже избавлялся от симки, которую использовал для этого звонка.
Я положил телефон и повернулся к Веронике, которая сидела на диване, нервно постукивая пальцами по подлокотнику.
– Ну?
– Встречаемся завтра в Питере, – я не мог сдержать улыбку. – Он согласился!
– Ты уверен, что это не ловушка? – Вероника нахмурилась. – Что Дима не сотрудничает со следствием?
Я покачал головой:
– Дима скорее умрёт, чем пойдёт на сделку с властями. У него паранойя на этой почве ещё с подросткового возраста, когда его отца посадили за какие-то махинации с таможней.
Вероника не выглядела убеждённой, но не стала спорить.
– Как доберёшься до Питера? На поезде рискованно, могут узнать.
– Доберусь, – я уже прикидывал варианты. –